В тексте я использовал наиболее вероятное объяснение самого загадочного события палеонтологии — внезапной гибели мира мезозойских пресмыкающихся.
Любопытный свет на это бросает наблюдение Абеля. Абель нашел пещеру, где лежали кости многих поколений пещерных медведей. Это было «кладбище», куда медведи приходили умирать. Они гибли от старости. Следов серьезной борьбы, каких-либо тяжелых повреждений в предыдущей жизни на костях нельзя было усмотреть. Видимо, страшные пещерные медведи не знали соперников — естественный отбор для ник был как бы выключен. И вот самые нижние, древние слои были заполнены костями безукоризненно здоровых животных, хищников, мускулами и когтями завоевавших место в мире. Но чем выше, тем чаще попадались искривленные, слабые, рахитичные кости, изъеденные дефектами и болезнями. Даже большой медведь не боялся врага и доживал до старости, распространяя все шире болезненные зачатки в своем потомстве. И так как очищающей силы — естественного отбора — не существовало, то в конце концов все племя пещерных медведей оказалось носителем многообразных задатков дефектности. Когда, вместе с ледниковой революцией, естественный отбор снова предъявил к ним жесточайшие требования, они больше не могли справиться с ними и вымерли.
Очень может быть, что подобным же образом обстояло дело и с пресмыкающимися мезозоя.
Это, кстати, позволяет нам по достоинству оценить мистическо-буржуазные теории о том, что вид вымирает потому, что «исполнились его сроки», что, подобно отдельной особи, вид переходит от юности к застою зрелости и затем к упадку старости. Как видим, дело вовсе не в этом. Вообще говоря, если бы эти теории были правильны, то на земле давно бы не было ни одного организма: ведь все они, ныне живущие, потомки каких-то других, с родословной, доходящей до самой седой древности. Выходит, закон «старения» действует не всегда.
Конец пикерми
Часто говорят о том, что жизнь мельчает, что предки были сильнее, крупнее потомков. Как видим, все это вовсе неправильно. Крупные формы — обычно специализированный продукт позднейшего развития группы. При смене фауны они вымирают без потомков. Новые ветви, те, кто их сменяет, отделились давно не от них, а от их еще неспециализированных, мелких предков и обычно долгое время выжидали, оставаясь незаметными, пока гиганты освободят место. Затем на свободном месте начинается быстрая эволюция новой ветви, приводящая, с одной стороны, к увеличению размеров (к появлению новых гигантов) в некоторых рядах новой ветви, а с другой — к уменьшению размеров в других рядах этой ветви, которые не могут прямо конкурировать с первыми силой и величиной и должны искать свой собственный путь к расцвету, занимая оставшиеся свободными между ногами гигантов мелкие ниши. Мы уже на каждом шагу сталкивались с этим двойственным явлением. Таким образом эволюция не знает ни закона увеличения тела, ни уменьшения тела, вернее — она включает оба эти закона. Эволюция есть сложный диалектический процесс, где увеличение размера у одних неизменно связано, идет рука об руку с уменьшением его у других. Общая прогрессивная эволюция совершается не по прямой линии, а скорее уступами, серией все более и более высоких взлетов.
Не всегда новая ветвь обязана ждать вымирания прежней и не всегда старая ветвь — родоначальник — обязана вымереть. Многоклеточные несомненно произошли от одноклеточных простейших. Но простейшие не вымерли и, оставаясь одноклеточными, достигли своей собственной высочайшей степени совершенства, позволившей им стать одной из наиболее значительных и в высшей степени важных групп на Земле. Простейшие и многоклеточные заняли разные «ниши», их эволюция пошла каждая своими путями.
Из этого мы видим, что нельзя понятие биологического совершенства измерять человеческим аршином. Единственная биологическая мерка совершенства — степень процветания группы, захвата ею биосферы, распространения в ней. С биологической точки зрения бессмысленно спрашивать, кто совершеннее — млекопитающее или цветковое растение.
В этой книге, в начале которой поставлены слова Энгельса о порождении материей мыслящих существ, особенное внимание обращено на ту ветвь, у которой развитие сознания стало средством достижения совершенства, т. е. на ветвь позвоночных, в особенности млекопитающих. Из сказанного ясно, что это не надо понимать так, что все остальные группы живых существ «ниже» млекопитающих, — просто они в меньшей мере являются «героями» этой книги.
Тут можно сказать другое.
Мы видели, что среди многих групп животных появлялись свои способы разрешения задачи полета. Но только способы птиц и насекомых оказались лучшими.
Сравнивая различные способы достижения совершенства (мельчайший размер и чудовищная размножаемость у простейших, хлорофилл, способность заселять все виды почв у растений, захват разными ветвями всяких мест обитания, мелкий размер, инстинкты, огромная численность у насекомых, жабры и наиболее совершенное приспособление к воде у рыб, изумительное приспособление к воздуху у птиц), мы имеем право констатировать, что не все эти способы равноценны и что разум человека есть более удачное приспособление (и в биологическом смысле!), чем вое остальные. Это так потому, что это приспособление наиболее гибкое, наиболее универсальное, — человек, оставаясь человеком, а не ветвясь на всегда ограниченные ветви, не дробясь на различные виды, умеет освоить любое местообитание, любую пищу, вытесняя и подчиняя себе, переделывая вое их население.
В этом смысле мы имеем несомненное право — даже с точки зрения чистой биологии — признать большее совершенство человека.
Именно только в человеческом обществе мы выходим из рамок биологических закономерностей и подымаемся на качественно высшую ступень социальных закономерностей. Ни одно сообщество животных не смогло подняться над чистой биологией.
* * *
Эволюция лошадиного ряда, рассмотренная в этой главе, не раз давала повод буржуазным биологам говорить о неправильности дарвинистической точки зрения (отбор среди случайных, ненаправленных изменений), которую они заменяют теориями закономерного, целенаправленного развития. И вот как раз здесь буржуазные теории терпят решительный крах. Прослежено подробно, как совершенная лошадь вырабатывалась постепенным отбором по мере распространения сухих открытых злаковых степей с плотной почвой. В лесах и в местах с влажной почвой, где совсем иные условия отбора (нужен не быстрый бег, а другие приспособления — уменье прочно ступать, другая зубная система для другой пищи), лошадиный ряд, вовсе не подчиняясь «целенаправленным» теориям, давал ответвления, у которых совеем по-иному, в меньшей мере шла редукция пальцев, выработался иной зубной аппарат. Развитие не шло по направлению к лошади, шло в другом направлении, в лесах развивались коротконогие, скорее тапироподобные формы, например гипогиппус вместо гиппариона.
