А в понедельник Дина сказала: «Отвезу тебя на семинар и поеду в магазин». У нее был свободный день, университетская библиотека, где она работала, по понедельникам открывалась лишь для преподавателей, и половина сотрудников занималась своими делами. «Конечно, – сказал он, – отвези». Никаких предчувствий.
С трейлером они столкнулись, когда Дина повернула на Западную Мичиган-авеню. На светофоре мигал желтый, Виталий с пассажирского места посмотрел налево, направо, в зеркало заднего вида – все было спокойно, можно продолжать движение. Дина выехала на перекресток и…
Трейлер вылетел из-за поворота, с улицы Гаррисона, когда Дина уже почти проехала перекресток. Удар пришелся на задний бампер, машину закрутило, и они врезались в угол дома. Так сказал полицейский, допрашивавший Виталия в тот же день, потому что нужно было сразу определить, кто виноват, а кто жертва дорожно-транспортного происшествия.
Очнулся он в больнице, и ему сказали, что отделался он очень легко – закрытый перелом лучевой кости левой руки, небольшое сотрясение мозга, несколько ушибов. «Да ладно, – сказал он, – я вполне могу идти, где моя жена?».
К Дине его пустили только к вечеру. Глаза у нее были закрыты. Плечо забинтовано, руки лежали поверх одеяла. «Она спит, – сказал себе Виталий. – Ей вкололи лекарства, и она спит. К утру проснется, у нее только плечо сломано, ерунда, дома ей станет лучше».
«Я вынужден вам сообщить, мистер Димофф, что жена ваша находится в значительно более опасном состоянии, чем это может показаться. Она в коме, мы сделаем магнитно-резонансную томографию, тогда станет более понятно…»
Не стало. Дина спала, сон был глубоким, Виталий сидел у ее постели, спал тут же, в креслице, где с трудом умещался, почти ничего не ел и не замечал этого. Разговаривал только с доктором Пензиасом, только его слушал, только его советам (скорее – требованиям) подчинялся. «Ступайте, поешьте», «Вам нужно поспать», «Примите лекарство»…
«Послушайте меня, мистер Димофф, – сказал как-то доктор, после аварии прошло, кажется, месяца два, деревья в саду перед больницей остались совсем без листвы, значит, по идее, наступила зима. – Вы собираетесь прожить здесь всю жизнь? Жене вы ничем не поможете, мы делаем все, что нужно, у миссис Димофф хорошая страховка. Пожалуйста, займитесь собой, в смысле – делом. Может, вас уже уволили? Поезжайте в университет, отвлекитесь»…
Уволили? Вряд ли. Он об этом не думал. Он все время работал. Конечно, доктор Пензиас не мог знать, но Виталий не представлял себе жизнь без работы. Без работы и без Дины. Они познакомились на студенческой вечеринке: он из группы теоретиков физфака, а она из института Штернберга, на курс ниже. Сразу и поцапались – он иронически высказался по поводу темной энергии («Темные силы нас злобно гнетут», что-то в этом роде), она возразила, слово за слово… Пока он не поцеловал ее в закутке у кухонной двери, спор казался нескончаемым и ужасно обидным, потому что говорили они, по сути, об одном и том же. Поженившись, продолжали спорить и работать уже вместе над проблемами ранних стадий эволюции Вселенной: инфляционная теория, грозди миров, структура пространства-времени… В девяносто восьмом, после защиты, Виталий разослал свои резюме по американским астрофизическим центрам, не очень-то надеясь на положительные ответы, но Дина говорила: «Ты обязан попробовать. Все пытаются». Все, конечно, преувеличение, но многие тогда пробовали свои силы. Косенков с их курса уже работал в Центре Годдарда, а Лопахин делал постдокторат в Лос-Анджелесе.
Виталий получил грант в Лансинге, в университете штата Мичиган, для Дины на факультете места не нашлось, и она устроилась в библиотеку. Ничего, нормально – а мужу помогать в работе так даже сподручнее.
Могли его уволить? Наверно. С сентября он не появлялся в университете, не звонил, никому ничего… Что о нем подумали? О Дине, конечно, знают – из больницы сообщили, и полиция, видимо, тоже наведывалась. Но он… Как мог столько времени…
Сразу после разговора с доктором Пензиасом Виталий позвонил Саю Бирману, с которым делил кабинет.
«Витали! – закричал в трубку Сай. – Ты живой! Никогда больше не выключай свой чертов телефон! Когда ты приедешь? Надо обсудить! Послушай, – понизил он голос до шепота, – я все понимаю. Это ужасно, да. Но надо жить. Я столько раз хотел с тобой поговорить, приезжал в больницу, ты меня не хотел видеть, почему?».
Виталий вспомнил: действительно, Сай приезжал несколько раз, Роджер с Джойс тоже, пытались что-то ему втолковывать, но он не слышал, смотрел сквозь них, не понимая, и они уходили. Что-то, ими сказанное, откладывалось в подсознании, и потом, сидя у изголовья Дины, он обдумывал услышанное, соотносил с собственными мыслями.
Работал. Они с Диной работали. Пожалуй, только это и оставалось обычным в их жизни. Он понял это не сразу, на третьи или четвертые сутки, когда, забывшись сном, пытался решить в уме задачу о распределении темного вещества в сверхскоплениях. Дина лежала, закрыв глаза, медсестра недавно ее помыла, поменяла постель, в палате стоял запах душистой сирени…
«Ты не так интегрируешь, – услышал он голос жены, – если по краю скопления, то получишь бесконечный ряд»…
«Что?» – спросил он вслух и только потом понял, что голос Дины звучит в его голове – видимо, он так привык к ее критике, что сам возражал себе ее голосом, ее аргументами, ее мыслями.
Так и пошло. Он не думал, что Дина разговаривает с ним на самом деле. Это он сам, его подсознание…
– Хорошо, – сказал он Саю, – я сейчас приеду.
– Прямо сейчас? – усомнился Бирман. Действительно, столько времени не появлялся, и вдруг…
– Прямо сейчас, – сказал он и поехал в университет. На автобусе. Машина, как ему сказали, была отремонтирована за счет страховой компании (виноват в аварии оказался водитель трейлера, он, говорят, несколько раз приезжал в больницу, Виталий не помнил – может, действительно приезжал) и ждала хозяина на стоянке дорожной полиции, он мог ее взять. Не мог. И никогда больше в эту машину не сядет – так ему, во всяком случае, казалось в тот день. Потом, конечно, и сел, и поехал – как в городе без машины?
Его не уволили – отправили сначала в очередной отпуск, а потом оформили годичный, как бы для ознакомления с работами коллег в других университетах. Спасибо.
Потом Виталий говорил себе, что доктор Пензиас спас ему жизнь. Если бы он остался в больнице, то, в конце концов, сошел бы с ума – все, что он наработал в уме за эти месяцы, разорвало бы ему мозг, он и так с трудом удерживал результаты в памяти. Может, потому у него и началось… что?
В тот день он выложил Саю (на голоса пришли коллеги из соседних комнат, получился импровизированный семинар) свое решение, записал, наконец, мысли в виде формул, освободил мозг от непосильной нагрузки и будто прозрел – увидел, как красиво лежат в аллеях все еще не убранные желтые и бурые листья, и какая, наверно, теплая была осень.
