Они молча встали, отряхнулись. Аштор била крупная дрожь, она никак не могла застегнуть сорочку. Без единого слова вышли на линию прибоя. Огибая бесчисленные мысы, мчался к ним Вестник-пилот. У него обгорел левый рукав как потом оказалось, вспыхнули сухие тростники. На перепачканном личике пилота с белесыми ресницами были написаны восторг и священный ужас. Еле переведя дыхание, он упал на колени и поцеловал руку Вирайи. Дико было слушать здесь, сейчас горячечное славословие в адрес Меру, всесильного Ордена, всемогущего Диска, карающего дерзких. Вирайя отдернул руку и велел Вестнику замолчать.
Расплылись на все небо траурные тучи. По воде, рождая мгновенные пузыри, по изрытому копытами дальнему берегу застучал редкий дождь. Но сумрачные огни все так же бродили степью, временами хищно вспыхивая над новой добычей.
Сделав несколько шагов, Ориана со стоном повалилась на песок, стала кататься, царапать лицо ногтями. Мужчины пытались унять ее. Аштор прижала ее голову к своей груди, гладила, щебетала детские глупости.
Запекшиеся губы разомкнулись, темны были омуты немигающих глаз на грязном, заплаканном лице - больше не жили в них золотые искры.
- Сколько можно? - бесстрастно проговорила Ориана.- До каких пор?..
- До конца мира, уж будь спокойна,- вздохнула Аштор.- Мужчин не переделаешь.
- Будьте вы прокляты, прокляты, прокляты!- не слыша чужих слов, повторяла Ориана.
В ту первую ночь после взрыва Сестры Смерти они выбрали для ночлега уцелевшую рощицу у самой воды. В сиреневом сумраке теплилось угасающее зарево на противоположном берегу, глазу мерещились какие-то пугающие силуэты...
Корявая светлокорая роща, пахнувшая прелью, перевитая сочными лианами, казалась волшебным оазисом, устоявшим против разгула стихий - естественных и рукотворных... Массивные бархатные султаны цветов, темно-пурпурные в свете фонарика, на ломких стеблях поднимались из буйного подлеска; стыдливо-порочные желтые лилии намекали сладким запахом на близкое царство смерти.
У корневищ, вымытых из склона, сиротливо покачивалась моторная баржа. Вирайя отправился к ней на разведку: он хотел прихватить и пилота, но Аштор заявила, что они с Орианой боятся одни в роще. Однако пилоту все же пришлось побывать на барже, чтобы помочь столкнуть в воду два трупа Избранных в лохмотьях армейской формы, с изъеденными, как сыр, щеками. Наверное, долго несло течением посудину с какого-нибудь разоренного поста, пока не прибило волной от взрыва к берегу.
Ночью Аштор рвало, просто наизнанку выворачивало. К рассвету она совсем обессилела от приступов тошноты и только просила чуть слышно: "Убейте меня, все равно мне конец!" Ориана часто меняла мокрые тряпицы на пылавшем лбу Аштор. Пилот тоже чувствовал себя скверно: ухо, шея и плечо с левой стороны покраснели и саднили, как от сильного ожога. Но тем не менее, забыв о себе, он утешал Аштор, бегал к реке смачивать компрессы.
Наутро пилоту удалось завести движок.
Велико было уныние испепеленных просторов, мимо которых целый день плыло медлительное судно: стволы деревьев, скрученные винтом, вздутые туши коней и быков, пришедших утолить последнюю смертельную жажду, полчища разноцветных, органно гудящих мух... Из-за них женщины до ночи не выходили из каюты. Дальше от берега в струящемся мареве было трудно различить что-либо, кроме сплошной черноты. Зато по кромке прибоя, выбрасывавшего странную кофейную пену, людские трупы лежали густо, иногда сцепившись целыми гирляндами. Более светлые ступни и ягодицы, омываемые водой, блестели, как желтое масло. Пилот у руля вздрагивал каждый раз, когда баржа натыкалась на что-то - словно мешок протаскивали под плоским дном.
На третьи сутки ночью Вирайя заметил свет на вершине холма и приказал выключить двигатель.
- Но ведь это же пост, Бессмертный! - убеждал рулевой, когда течение несло бесшумную, темную баржу вдоль гряды с двухэтажным освещенным домом.А может быть, и штаб сектора! Здесь тебя встретят и поселят, как подобает твоему рангу, и всех нас при тебе!
- Тихо, - сказал Вирайя.- Это наши враги. Держи правее.
Они ушли благополучно, хотя прожектор время от времени подметал гладь, вызывая нервный писк в заречных тростниках, где миллионными стаями селились птицы-ткачики.
Скоро Аштор стало совсем худо. Она лежала, не поднимаясь и не проявляя интереса к окружающему. День и ночь глаза были прикрыты опухшими веками. Ориане едва удавалось накормить ее вязкой кашицей - на барже обнаружили запас манной крупы. Твердая пища причиняла Аштор сильную боль, она стонала и отплевывалась. Десны опухли и кровоточили все сильнее, во рту появились язвы.
На десятый день пришла большая, неожиданная удача. Наугад обшаривая эфир, пилот каждый вечер убеждался, что мир Избранных почти угас. Еще можно было изредка разобрать полустертый помехами рапорт командира "черной стрелы" или стальной рев сверхмощной радиостанции Меру: "Всем Избранным, независимо от посвящения, предписывается немедленно связаться с диспетчерской Внутреннего Круга на волнах..."
Да, жил еще эфир, но то была уже агония, тщетные попытки сохранить лоскутья гибнущей культуры. И вот среди панической сумятицы, межматериковой переклички постов, ставших недоступными друг для друга, как разные планеты, на фоне передаваемой каким-то безумцем танцевальной музыки, вдруг прорезался монотонно, настойчиво бормочущий голос: "Шаршу Энки вызывает Вирайю Конт... вызывает Аштор Аруми... сектор Двухречья вызывает..."
...Вот и пройдено устье реки. Пенится под винтом морская синева, и чайки вспарывают небосвод, стремительно соскальзывая вниз за мелкой рыбешкой.
Баржа, заново просмоленная и покрашенная, уходит от причала. Движок чихает, выплевывая сизый дым и густую пену. Удаляется пристань с черными кольцами автопокрышек на стенке. Песчаный купол берега пуст. Под навесом, на крашеных голубых досках, одна-единственная застывшая фигура. Плотный, дочерна загорелый Избранный в шортах и белой шляпе. Вот он медленно, словно через силу, поднял руку и помахал. Пока еще можно что-нибудь крикнуть, Избранный на пристани услышит и ответит,- но зачем? Все уже сказано...
...Тогда, в день прибытия, они выжимали из расшатанной посудины все возможное,- земля маячила на горизонте вторые сутки, в полном свете бога-разрушителя отблескивали ночью пески. Пилот насиловал движок, надорванный переходом через два моря, и вслух мечтал о том, как он выкинет собакам все запасы осточертевшей рыбы. Ориана, опустив ресницы, улыбалась своей блуждающей улыбкой. Ее радость выдавали только быстрые, лихорадочные движения, когда она добавляла щепок в огонь под котлом опреснителя. А желто-серая полоса делалась все толще, вспучивалась холмами. За восточным мысом открылась иссиня-зеленая гладь гигантского рукава дельты.
