— Если ушли, то выбрались чисто, — прозвучал настороженно оптимистический голос Дэвида.
— Существует бесконечно малый шанс против этого, но, как правило, именно так и случается, — дернув ноздрями, ответил ему Саймон: — Если в целом прикидывать — легко отделались.
Джульетта едва приоткрыла один глаз. День дрожал как вода, всякий раз, когда она моргала. В серебристом ореоле проступили очертания. Непривычный привкус ветерка, возвращал память обонянию. Сухой воздух жег губы, щедро расточая тепло. Зудели комары. Остро чувствовался запах горячей пыли.
«Неужели им удалось сбежать в свою собственную, прежнюю жизнь?»
Еще красными с мороза руками Джульетта стянула с себя платок в тяжелых бусинах таящего снега и осторожно приоткрыла глаза.
«Она сама себе завтра не поверит, что все это с ней произошло.»
Яркое солнце отбрасывало контрастные тени. В воздухе витали ароматы цветов, еле уловимая свежесть листвы и полынная горечь… нет, совсем не дыма. А травы!
Джульетта глядела из-под полуопущенных век на проявившийся мир. Девушка лежала на ровном, без единой вмятины, травяном покрове. Сосны напоминали длинноногих девиц в развевающихся платьях. Теплый ветер шелестел верхушками заглядывающихся на них тополей. И те, будто перемигивались между собой. Носились голубые стрекозы. В каждом всклокоченном воробьями кусте, в сладкой сонливости теней, в каждой прорехе в густом бархате зелени, на лужке, в шорохе каждом — жило лето.
«Все здесь дружно сговорилось ласкать ее чувства.»
Играя кружевом теней, старые ветвистые липы елозили по стенам главного корпуса университета. Шатер сочной зелени был весь в солнечных уколах. Кончик шторы выдуло мимо оконной створки, поставленной на проветривание. Словно ртуть, сверкали крупным планом стекла на входных дверях.
За решеткой ограды гудела забитая машинами дорога. В люльке на стене многоэтажки, через перекресток, под аккомпанемент уличного шума, работали маляры. Маскируя дом только в страхе перед чиновниками жил конторы.
Кругом были краски, запахи, голоса, растения и прочие атрибуты города. И все особенно как-то их не замечало.
Сохраняя праздность, доступную только мирному дню, у крайнего подъезда грузчики расставляли привезенную мебель. Затянутую в фабричный целлофан. Кот в тельняшке рекламировал молочные продукты на банере, сразу за автобусной остановкой.
А где-то шла война. Которая всегда была. И всегда будет. И это все еще был один, не прожитый до конца день.
Издав резкое «тратата» — завелся мини-трактор коммунального хозяйства, убирающий улицу. Втянув пассажиров, заурчал медленно отъезжающий автобус. Размазанные жарким маревом, взвизгивали шины проносящихся машин. Тронулся хэтчбек, цвета «Капри». И вильнув задним свесом, резко взяв с места, влился в сверкающую реку движущихся авто. Прогремел на стрелке далекий, курсирующий по соседней улице, трамвай.
Близко и в отдалении небо бодали сутулые позвоночники фонарей. Ребристые крышки канализационных люков, как забитые по шляпку гвозди, делали наждак асфальта похожим на растянувшуюся камбалу, у которой, как известно, оба глаза с одной стороны. Ветерок футболил вдоль остановки, и мимо тележки продавца хот-догов, пустой целлофановый пакет. Проходящий мимо пижон выстрелил щелчком окурок. Тот полетел кувыркающейся искрой, спугнув собаку, задравшую ногу на столб.
Раскинув расстегнутую немецкую шинель и ерзая мерзлыми подошвами по раскаленному асфальту, Саймон быстро отошел на несколько шагов, чтобы избежать нового клубкования их уроборосов. Усевшись в стороне, он, со вздохом облегчения, стянул тяжелые сапоги.
— Ну разве не кайф? Как мало мы ценим такие вещи.
Сквозь вытаращенные глаза трех вяленых войной рыбин проделась новая реальность.
Еще выразительно медлительный от усталости, с серым от копоти и кровоподтеков лицом, Дэвид избавился от шапки. На коже, опаленной жарким пламенем, вздулись волдыри. Снимая порыжевшую шинель с приставшей землей, и пытаясь распутать кровавый ком минувших событий, Дэвид задал Саймону мучивший его вопрос:
— Ты мне вот что скажи, дорогой, о чем ты таком доверительно размышлял и думал, что ваши мысли с Джульеттой совпали? И нас закинуло на передовую Второй мировой?
Независимый по натуре марсианин вдруг стал похож на меленького мальчика, рождественским утром. Щеки были измазаны грязью и золой, как шоколадными конфетами. Когда, потянув за опущенное ухо, он снял шапку — стала видна на голове ссадина с запекшейся кровью.
Война пососала их и выплюнула, как камушки. Не приняв за угощение. Тут могли существовать только надуманные злодейства и интриги. А ковер едкой расцветки, на которой вызывает война, всегда покрывают пятна крови. И не вся правда, что линии фронта очерчены только в нашей голове.
Оттаивая. Теряя озверелость. Преображаясь. Становясь человечнее, Саймон ответил:
— У мня на Марсе первоклассная коллекция моделей гражданских и военных самолетов прошлого, — слегка конфузясь, заявил агент времени: — А штурмовика «Ил-2», такого, как я увидел во время показательных воздушных боев, возле супермаркета, до сих пор нет, — с досадой истинного коллекционера произнес Саймон: — И как-то, понимаете, в голове всплыло ненароком. Я конечно знаю: каждый работающий с наручной машиной времени обязан четко контролировать мысленный процесс в момент клубкования уроборосов. Но я отвлекся.
«Нет идиота — страшнее коллекционера.»
— Да иди ты, — психанул Дэвид. — Самолетик переростку понравился. В песочке совочком не наигрался. Куличики не долепил, — процедил сквозь зубы бывший воздушный маршал. Каждое его слово было пропитано сарказмом.
Джульетта согнулась пополам и беззвучно хохотала, катаясь по аккуратно выкошенной лужайке.
— Шевелитесь быстрее! — уже в более привычной для себя манере, прикрикнул на них Саймон, скидывая шинель: — Вы же не на войну собираетесь, — попробовал пошутить марсианин.
— Когда решают два горлопана — всегда все идет наперекосяк, — невероятным образом проявив женскую логику, обвинила их Джульетта. Затем избавилась от платка, скинула фуфайку и сняла гимнастерку. Снимая уроборос, убрала мятежную прядь со лба и вернула Дэвиду наручную машину времени. В ее глазах не угасал озорной огонек. Теперь к ней вернулись силы вновь проявить свой характер.
Ель штопала широкими стежками веток тюлевые облака к небесам. Случайно прихватив фюзеляж прогудевшего над головой самолета. Всего лишь, заходящего на посадку.
В месте соединения двух садовых шлангов, островком прохлады плясала хрустальная струйка. Разбрасывая искрящуюся взвесь брызг и устраивая переливчатую игру света. И не хватало никакого воображения, чтобы выдумать, будто жужжание выискивающего пустоцвет шмеля можно спутать со звуком шрапнели на излете.
