Джудит Тарр - Солнечные стрелы

Вы были хороши, сказал им Эсториан. Он не произнес ничего особенного, но актеры вновь переполошились, и некоторые из них пытались поцеловать ему руку, на которой пламенел солнечный знак. Обычное керуварионское проявление почтительности к особе королевских кровей и неслыханная дерзость по асанианским меркам. Здесь такое не позво лялось даже лордам Среднего двора. Общаясь с актерами, он вновь эпатировал асанианскую знать, но нисколько не озаботился этим. Император волен в своих поступках, им следует зарубить это на своих желтых носах. Впрочем, большинство актеров труппы были аборигенами, лишь трое или четверо пришли сюда из Керувариона, подрядившись на сезонные гастроли. Возглавлял эту группу молодой евнух Торуан. Стерев с лица грим и освободившись от женского платья, он с аппетитом поглощал мясо и хлеб, приправляя их асанианскими соусами, которые по мере приближения пиршества к финалу делались все острее. Вино развязало ему язык, он оказался остроумным собеседником, здраво судившим о порядках, царящих в обеих странах. Эсториана поражал его голос, свободно взлетавший от низких мужских тонов к самым верхним женским пискливым ноткам.

Тренировка, пояснил Торуан. Голос можно вырастить. Так же, как это. Он ткнул пальцем в свою грудь, слишком крупную для обычного мужчины. Эсториан внутренне поморщился.

Ты сам выбрал свой путь? помолчав, спросил он. Евнух потянулся к кубку с вином. На мгновение лицо его словно окаменело, затем осветилось улыбкой.

Конечно, нет, сир. Он отхлебнул вина и, заметив, что император молчит, продолжал рассказ.

Мой клан обеднел. Болезни и нищета доконали многих. Потом пали стада. Я с горсткой уцелевших подростков был отправлен в город на заработки. Человек, взявший меня, смыслил кое-что в искусстве пения. Однажды он услышал, как я пою во время работы, и пригласил специалистов. Потом его родственник купил меня и сделал певцом.

Продажа невольников в Керуварионе объявлена вне закона холодно сказал Эсториан.

Они пересекли границу, чтобы проделать это, объяснил Торуан. Они говорили, так будет лучше. Мои братья и сестры были голодны, а мне захотелось увидеть в жизни больше, чем наши охотничьи ружья.

Ты накормил их самое большее на один сезон. И лишился потомства.

Я не знал, к чему это приведет, пробормотал Торуан. Мне сказали, что я буду певцом, и я запрыгал от радости. Затем они опоили меня. Когда я проснулся, все было кончено. Он помолчал. Возможно, мне следовало убить себя. Но у меня не хватило духу. Эсториан раздул ноздри.

Я знал бы, как поступить, медленно произнес он. Торуан с изумлением посмотрел на его кулак, налившийся темным багровым жаром.

Безусловно, ваше величество, сказал он. Кому, как не вам, знать, как поступают в таких случаях? Это было дерзостью. Или лестью. Или и тем и другим вместе. А возможно, ни тем, ни другим. Труппа актеров направлялась в Кундри'дж-Асан, однако Торуан с твердостью отверг предложение Эсториана присоединиться к императорскому каравану.

Это невозможно, сир. Как северянин он спокойно относился к перспективе делить хлеб и беседу с могущественной особой, но вокруг них простирался Асаниан. Лорд Душай, скорее всего, раскаивался в том, что позволил актерам завладеть вниманием императора, но лицо его было скрыто завесой непроницаемой вежливости. Появившиеся невесть откуда женщины проявляли свое недовольство активней. Они стали неумеренно есть и пить, и пальчики тех, что посмелее, уже забирались под его килт. Потом как по сигналу все отвернулись от него. Возможно, это было своеобразным асанианским демаршем, ответом на его оскорбительное поведение. Но он только обрадовался и побрел в свои покои. Юлия спала как убитая, растянувшись поперек кровати, и, заслышав его шаги, соизволила приоткрыть лишь один глаз. Сидани бодрствовала. Она опять выглядела как обычно, играя роль леди без возраста. Взгляд ее был окрашен иронией.

Итак, юноша, проснувшись, я обнаружила себя в твоей постели. Могу я сделать естественное предположение?

Это самое безопасное место из всех, куда можно было тебя приткнуть. И наиболее комфортное. Она усмехнулась.

Они кое-чему научились с той поры, как я гостила у них в последний раз. В этих условиях уже можно спать. Раньше я задыхалась в перинах.

Мои слуги сами готовят мне ложе. Асанианские постели затягивают, как трясина. Я предпочитаю избегать их.

Я не подумала об этом. Она долго лежала в безмолвии. Он стоял в нерешительности, отчего-то волнуясь. Золотое ожерелье тяжело давило на грудь. Он сорвал его и вздохнул с облегчением. Потом присел на край кровати.

Ты в порядке?

Почему ты спрашиваешь? Я разве была больна? Он промолчал. Она казалась искренне удивленной.

Мне было страшно холодно. Это я помню. Что еще?

Ты билась в лихорадке, сказал он. Айбуран пришел взглянуть на тебя. И сказал, что сейчас не о чем волноваться.

Ничто не может излечить старость. Даже Небеса.

Ты не старая.

Дитятко, усмехнулась она, заглохни. Конечно, я старая. Я древняя старуха.

Ты ведь не собираешься помирать?

Разве что так. Она уже не смеялась.

Трудно наблюдать смерть супруга. Неприятно, конечно, но с этим можно смириться. Когда умирают твои дети. становится тяжелее. И уж совсем паскудно делается, когда с могилу один за другим сходят внуки. Потом надвигается без различие. Но заклятие неумолимо. Живи до тех пор, пока не переживешь свой pnd!.. Он воздел свою пылающую ладонь, чтобы светом лучей, исходящих от солнечного знака, прогнать дурные слова.

Не говори таких вещей.

Почему? Потому что кто-то может меня услышать? Богам это безразлично, а люди не могут причинить мне вреда.

Ты просто ужасна. Самодовольная усмешка пробежала по ее лицу. Она любила выигрывать у него и знала, как этого достичь.

Иди спать, детеныш. Или делай то, что у тебя на уме. Щеки его вспыхнули.

Ты старая стерва! сказал он. Она расхохоталась. Годри постелил ему на диванчике в прихожей. Его молчание было красноречивее слов. Ворочаясь на жестком ложе, он ощутил тихую радость. Сидани спала. Мелочь, но почему-то ему было приятно.

ГЛАВА 16 Утро, казалось, изнывало от собственной духоты. Эсториан проснулся в испарине, прислушиваясь к звукам словесной перепалки за тонкой стенкой. Один из голосов принадлежал Годри, другие незнакомые звучали приглушенно и поасаниански ритмично. Кажется, кто-то настойчиво добивался аудиенции. Сильно зевая, он повертел ногами, вытягиваясь во весь рост. Голоса за стенкой не унимались. Он в раздумье поскреб голую грудь. Асаниане до смешного трепетно относились к обнаженной натуре. Даже для любовных игр, возводимых ими в ранг высокого искусства, у них имелось несчетное количество многослойных одежд. Они никогда не раздевались донага, а в купальнях накидывали на глаза специальные повязки. Боже, как это глупо. кутаться в плотные ткани при такой несусветной жаре. Он вышел к нежданным посетителям в чем мать родила. Его встретило ужасающее молчание. Лица асаниан побелели. Они опустили глаза, но стояли с таким видом, словно были готовы принять мученическую смерть.