— Ничего не вижу! — на сей раз Инга уже не обращалась ни к кому.
В шлемофоне раздался треск. Эфир проснулся.
— Не волнуйся, Ингочка! — отозвалась Райлана. — Я тебя посажу.
Инга не сумела сдержать улыбку. Мир не оставил ее.
— Сбрасывай высоту, сбрасывай высоту, — взволнованно сообщала Райлана. Теперь поворачивай влево. Влево, я сказала!
Руки почти не слушались. Инга безвольно подправила штурвал. Силы стремительно покидали уставшую девочку.
— Молодец! — восхитилась Райлана. — Заходишь точно на крыльцо. Сбрасывай высоту. Сбрасывай высоту!
Инга не видела показаний высотомера. Циферблат помутнел и расплывался, пряча стрелки. Тьма, закрывшая беспросветным покрывалом стекла, просочилась в кабину и теперь концентрировалась черным туманом.
— Эх, пролетела! — расстроилась Райлана. — Забирай влево. Разворачивайся!
Руки соскользнули со штурвала. Сияние приборов разлилось светом болотных огней. Мокрая от пота одежда остыла, и каждое ее прикосновение было сущим мучением.
— Разворачивайся! — испугалась Райлана. — Ингочка, ты что? Инга! Не сдавайся! Ведь если ты разобьешься, значит Мария и Зумки… — голос задрожал. — Значит Мария и Зумки…
Понятно. Никакое сломанное радио уже не починится, чтобы снова услышать веселый говорок обладательницы алой шкурки и ледяной тон той, что не умела плавать.
Руки снова легли на штурвал. Самолет тряхнуло, но он вписался в поворот. Красная лампочка отчаянно мигала. Инге было неведомо, где она парила. Может до обломков главной башни оставались считанные миллиметры, а может крылатая машина сейчас врежется в карниз над крыльцом. Впрочем, крыльцо мы кажется пролетели. Райлана только испуганно восклицала, но наконец снова взяла себя в руки.
— Влево, Ингочка, влево! — руки поворачивали штурвал, глаза слезились. То ли машина горела, то ли горел уже весь мир.
— Снижайся! — скомандовала Райлана.
Медленно, медленно тянула рукоятку Инга. Медленно терял высоту маленький самолет.
— Шасси! — взревела Райлана.
Толчок, когда выпущенные шасси соприкоснулись с твердой поверхностью, показался Инге волшебным мигом. Уже без команд она остановила машину, открыла кабину и из последних сил выбралась из самолета, с ног до головы перепачкавшись в саже. Крылатая машина остановилась у самых дверей дворца. Двери были открыты. Где-то в глубине длинного коридора виднелся факел с холодным, синим огнем. Только сейчас Инга поняла, какая холодная ночь у ворот Замка Черных Облаков. И только потом, что краски вернулись.
Рокот двигателя ознаменовал прибытие самолета Райланы. Инга перепугалась, увидев вмятины, полосы содранной краски, борозды от гигантских когтей, изувечивших плавные очертания корпуса. Но сама летчица ничуть не пострадала.
— Ну ты даешь, — пихнула она Ингу острым локотком. — Посадить самолет вслепую! Это ж высший пилотаж! Видел бы тебя наш препод!
Взгляд ее упал на двери.
— Ух ты! — восхитилась она. — Открыты! Пойдем, а?
Но девочки не успели и шагу ступить. На крыльцо опустился еще один самолет. Вдоль фюзеляжа протянулся листок ивы.
«Зумки! — вздрогнула Инга. — А может Мария!»
Носом она шумно втянула воздух, надеясь учуять знакомый аромат дезодоранта. Но весь воздух в округе пропитала горючая смесь паров бензина и чего-то отвратительно паленого.
Открывшаяся кабина явила Инге совершенно незнакомую летчицу. А на посадку заходили четвертая и пятая машины.
— Наши прилетели, — прошептала Райлана и почему-то спряталась у Инги за спиной.
Высокая летчица с густыми, длинными, золотистыми волосами взяла Ингу за плечо и куда-то повела. Но вела не как провинившуюся школьницу, а бережно, словно раненую. Остальные летчицы вместе с Райланой безмолвно шли следом. Путь был неблизкий. Просто удивительно, как быстро можно долететь от дворца до развалин башни, и как долго к ним шагать пешком. Когда летчица остановилась, то меж разбросанных обломков закопченных блоков Инга увидела огненный шар, каплю расплавленного металла.
«Мария», — прозвучало в самых отдаленных глубинах. Все молчали. Слова не нужны. Не нужны пламенные речи, перечисление подвигов и успехов, клятвы верности. Когда идет прощание достаточно просто помолчать, отдавая дань тем, кого уже нет рядом. Казалось, минута молчания растянется на целую вечность. Ветер играл обрывками обгорелой материи и опаленными перьями. Инге показалось, что возле ее ног случайный порыв протащил кисточку от Зумкиного уха. Но так ли оно было на самом деле, Инга сказать не могла.
— Иди, Ингочка, — шепот Райланы обжег ухо горячим дыханием. — Теперь иди к дверям.
Обратный путь был ничуть не короче. Пронизывающе дул ветер. Холодила кожу непросохшая одежда. Беспросветная тоска заполонила душу. Но Инга знала, что никто не остановит ее. Она все равно войдет в раскрывшиеся двери. Путь был долгим, но он пришел, тот миг, когда створки дверей вновь появились перед девочкой. Медные кольца блеснули у пояса. Волшебство заканчивалось, Инга снова выросла, летчицы ивовой эскадрильи остались в сказке за дверью, створки которой медленно захлопывались за спиной.
Глава двадцать пятая
Последний разговор
За дверями не оказалось коридора. Более того, за дверями не оказалось и самого дворца. Инга стояла у ручья среди ивовых зарослей. В том самом месте, где сразу можно чувствовать себя и подземной, и полярной, и звездной летчицами. Над головой качались ветки ивы. В просветах мерцали разноцветные звезды. Пространство над родником озарялось дрожащим зеленоватым сиянием. Рядом с темным отверстием трубы, откуда вытекал родник, стоял мальчик со стеклянными глазами.
— Тридцать пять — два в твою пользу, — сказал он, увидев девочку.
«Тридцать три ворона и два дракона», — подумала Инга и отчего-то вспомнила вороненка, в которого так и не выстрелила.
— А все началось с самолета, — поджал он губы, словно был чем-то недоволен.
— Но ведь… — начала Инга. — Но ведь самолет потеряла Райлана. Ведь я согласилась заплатить.
— И ты заплатила, — кивнул мальчик. — И даже отыграла свои краски обратно.
Он погрузил руку в блестящую струю, и ручей изменил мелодию. Сотни капель падали молоточками на гладь воды, как на клавиши металлофона. Получилась грустная музыка, зовущая вдаль, но не обещающая ничего хорошего.
— А Мария и Зумки… Они-то ни при чем. Это моя ошибка.
— За совершенные нами ошибки, как правило, платят другие, — за бутылочным стеклом посветлело. В сумрачных глазах снова разгорались миллионы крошечных зеленых молний.
