Макс Фрай - Праздничная книга. Январь - июль

— Так сильно в Индию хочешь? — снова пробуравил его черными глазами из-под плоских век старик.

— В саму-то Индию — не очень. Жарко там, сказывают, грязно, змей полно, а в реках — ящеры зубастые. А только купцу там озолотиться запросто можно. Набрать чаю, да перца, да ароматов заморских — товар легкий, а дорогой. Я б с него так забогател, так развернулся — что там дом каменный! Может, внук мой в поставщики двора выбился бы, в самом Санкт-Петербурге бы осел…

— А есть у тебя внуки?

— Откуда?! — вздохнул Петр Каримович, — И детей-то нет, холостой я покудова. Всё ж с товаром мотаюсь, домой раз в год наезжаю, а бурятки ваши, конечно, бабы добрые и ласковые, да больно уж с лица нехороши. Вот в Индии, сказывают, красавицы живут: и поют, и танцуют, сами в теле, а стан ладонью обхватить можно… Ах, кабы не так далеко эта самая Индия была!

Старик мелко и часто, как на пружинке, закивал головой, потом провел ладонью перед лицом и сказал:

— Ну, ладно, кинь еще одну монетку — глядишь, и исполнится твоё желание!

— Зачем тебе деньги — они ж только видимость! — не удержался от подковырки Федька.

— А я, может, хочу одну видимость на другую поменять! — ухмыльнулся старик и, как только в глиняную плошку брякнула еще одна полушка, резко хлопнул в ладоши. И всё исчезло — и дорожная кибитка, и телега с товаром, и его недавние собеседники.

Петр Каримович открыл глаза и увидел над собой привычный с детства бревенчатый потолок родного дома.

— Очнулся! Очнулся, батюшка, очнулся, кормилец! — обрадовано заголосила старенькая Марьям, вынянчившая и его самого, и троих его младших братьев.

Купец повернул голову. Был он раздет до исподнего, заботливо укрыт пуховым одеялом, и чистые льняные простыни приятно холодили кожу.

— Это… болел я, что ль? — спросил он, подивившись тому, как сипло прозвучал его голос.

Откуда-то сбоку вынырнул Федька в новёхонькой поддевке и, сминая в руках картуз, зачастил:

— Так ведь лихорадка тебя скрутила на обратном-то пути. В самой Индии, вроде, ничего, а вот в Константинополе совсем занедужил. Уж и не чаяли тебя до дому-то довезти. Благо, жёнка твоя всё отвары варила да травами какими-то тебя окуривала — выходила. А товар весь в сохранности — и шелк, и перец, и жемчуга, и чай — не сомневайся!

— Жёнка? — недоуменно переспросил Петр Каримович, и тут же прямо к кровати рухнула на колени молодая, черноглазая с тугими темными косами и нежной смуглой кожей.

— Ничего не помню — туман в голове… Звать-то тебя как?

— Майя,[7] — застенчиво шепнула молодуха.

— Зря вы это, дедушка, — сказал мальчик, выходя из кустов и протягивая ламе полную пригоршню мелкой и духовитой дикой малины. — В Весак не вы мирянам, а они вам подарки дарить должны. А этот… Всё равно ничего он не поймёт!

— Не поймет, — согласился старик, взял одну ягодку и забросил ее в рот. — Но, может, хоть счастлив будет.

.

Наглая сука (здесь и далее — итал.).

Мой маленький любимчик.

Не слишком пошлых.

Кому бы это понадобилось?

Моя дорогая Мария-Грация…

Это вовсе не означает, что мальчик (скорей всего, сирота, живущий в дацане) — родственник старика. В Бурятии лам издавна называют «дедушка».

Майя — в индуизме богиня иллюзии. В буддизме часто служит символом иллюзорности материального мира. Кстати, мать Будды тоже звали Майя.