Цели, для которых был создан Город, остались непонятны землянам. В Совете ООН были встревожены открытием. Трудно найти ответы на вопросы, которые сам ставишь перед собой, и это тем более трудно, если причины, побудившие тебя поставить эти вопросы, не укладываются в твои представления о мире. Кто может пояснить назначение предмета лучше его создателя?
В это время космос подкинул еще одну загадку — Золотую планету Сириуса. В астроархеологии начался невиданный бум. Мальчишки бредили нашей работой. Научные работы в «Вестнике астроархеологии» читались, как захватывающие приключенческие романы. На Земле начался звездный бум, сравнимый разве что с радостным и нетерпеливым азартом ожидания, охватившим человечество после выхода в космос Гагарина.
А я неожиданно испытал разочарование. Внешне все было прекрасно: мы занимались съемкой Золотой планеты, каждый был удостоен Знака Общественного Уважения, мальчишки на нас взирали с восхищением, работа приносила новые и новые открытия, но все они были загадочны, а догадки наши были субъективны л определялись уровнем технологического развития человечества.
Если крепостному крестьянину дать квантабер, то крестьянин быстро сообразит, что квантабером удобно забивать в стену гвозди, и будет полагать, что открыл истинное назначение неизвестного ему предмета. В своих научных изысканиях мы уподобляемся такому крепостному мы подтянем свойства обнаруженных нами предметов под свой технологический уровень, но истинное их назначение остается за пределами нашего понимания
Выход человека в Дальний Космос, освоение новых звездных систем повлекло за собой новую научно-техническую революцию На стыках старых и новых наук рождались десятки других, причем настолько часто, что человечество не всегда успевало дать им названия Многие открытия рождались там, где всегда господствовала сказка. Научно-техническая революция ведет к размежеванию отраслей внутри одной науки, к сужению специализации. Время энциклопедистов навсегда кануло в Лету. Но древний сатирик сказал: «Узкий специалист подобен флюсу!».
И я ушел из астроархеологии, а потом и из Укона, занявшись иным делом. А теперь я лечу на Кассиду, но не в качестве инженера-психокинетика — на Кассиде он просто не нужен — и не в качестве астроархеолога — за десять лет я безнадежно отстал от работы. Я лечу на Кассиду специалистом по здравому смыслу во главе таких же здравомыслящих людей, хотя при анализе фантастического здравый смысл не всегда выручает.
АЛЬБЕРТ АШКЕНАЗИ, БЫВШИЙ РУКОВОДИТЕЛЬ УКОН-КАССИДА, СКАН-10, ОРБИТА ПЛАНЕТЫ
СКАН-10 представлял собой длинный серебристый цилиндр с раскрытым ажурным венчиком с одной стороны и сегментным огромным шаром с другой. Боковые ионники ровными голубыми язычками выбросов придавали СКАНу вращение, создавая на станции искусственную тяжесть.
Станция Космического Наблюдения предназначена для космических экспериментов. Несмотря на свои гигантские размеры, они вмещают малочисленный экипаж. Обычно экипаж, который состоит из двух—трех человек, возглавляет «космический волк» — опытнейший капитан дальней разведки, уже отлетавший свое, но не желающий расставаться с любимой работой. Кроме этих звездных странников на СКАНе постоянно находятся «научники», ведущие исследования и наблюдавшие за планетой и открытым космосом.
Идей — вплоть до самых безумных — у научных работников было хоть отбавляй, аппаратуры за дальностью от метрополии на всех не хватало, поэтому ожидающие своей очереди постоянно помогали уже работающим блестяще похоронить рожденные ими идеи или с не меньшим блеском, но значительно реже, утвердить их среди буйной поросли других не менее безумных идей.
На СКАНе-10 не заглядывали в звездные дали, не занимались изучением светила ИН-245 Ц Теллур, не обращали аппаратуру в сторону ближайших планет системы — Фароса и Аэлиты. СКАН-10 был хозяйственным спутником. Планета, входящая в реестр хозяйственных, имела полное право обладать внимательным и заботливым попутчиком, предусмотрительно следящим за каждым движением дамы.
СКАН-10 занимался разведкой Кассиды. Не было на спутнике дерзких астрофизиков, мыслящих масштабами Вселенной космогонистов, или математиков, умещающих эту вселенную на кончике пера и рассчитывающих ее эволюцию на смятом листочке бумаги. Не было здесь и буйных хронофизиков, не обживали рабочие места СКАНа жадные до телескопов планетологи. Здесь сидели рассудительные и обстоятельные агрономы и агрофизики, решающие задачи повышения урожайности, терпеливо ожидали удачи геологи, ломали головы над астрологическими расчетами метеорологи и климатологи, которые вдали от Земли пока еще не имели погодных преобразователей. Людям этим было не до вселенских загадок; несясь над Кассидой на четырехсоткилометровой высоте, они решали прозаические задачи — как накормить, обогреть, уберечь от опасностей и обеспечить всем необходимым шесть миллионов кассидян. Они раскрашивали карты планеты, обозначая месторождения, розы ветров, климатические пояса, рождающие циклоны и антициклоны, тем самым помогая сделать из планеты жемчужину Хозяйственного реестра Федерации.
Космобот совершил маневр, и СКАН уплыл в самый угол экрана. Прошло несколько минут, бот качнуло, и сидящие в рубке ощутили легкий толчок. Стало видно, как к боту ползет рубчатая труба переходника с утолщением кессонной камеры посередине. Переходник СКАНа коснулся космобота, и на панели вспыхнул сигнал благополучной стыковки.
— Приехали, — сказал пилот, снимая шлем-вычислитель. Он неожиданно оказался огненно-рыжим.
Они прошли через переходник и вошли на станцию.
В пустом и гулком коридоре Ашкенази догнал высокий худой парень и, неловко поздоровавшись, протянул ему таймер. Некоторое время Ашкенази смотрел ему вслед, рассеянно подбрасывая таймер на ладони, потом взглянул на индексатор опознавателя. На белом кружке стояла цифра «десять», указывающая номер каюты и индекс Ашкенази для бортового компьютера.
Альберт нашел каюту, бросил сумку в настенный шкаф и сел в кресло. В иллюминатор заглядывала космическая тьма — не черная, а пепельная от мириадов усеявших бездну звезд.
Теперь Альберту казалось, что он просто бежал от внезапно обрушившегося на него людского неуважения, спрятался от стремительного бега событий, от самого себя, от тех, кто считал его действия неверными, и тех, для кого поступки его были единственно правильными.
Изучение убитого Лебедя и погибших с ним Прыгунов ничего не дало. Остались голограммы, кристаллозаписи, десятки бесполезных заключений, части загадочных существ в биоформике, многочисленные гистологические срезы и с ними — полное непонимание природы Симбиотов. С окончанием работ пришло чувство вины. Но разве он надеялся на иное, затевая игру с охотником? Разве он не готовил себя к тому, с чем столкнулся сейчас?
