— Гм… очень мило.
Ответил женский голос, если не бесстрастный, то с определенной долей сдержанности:
— Это дом.
Суон никак не мог придумать, что ответить. По-прежнему оглядывая хижину, он проговорил:
— Простите, что вам пришлось вести машину. Дело в том, что я просто не умею.
Женский голос оставался ровным — ни тени раздражения или сочувствия:
— Не стоит беспокоиться. Скоро научитесь. А пока придется ездить на автобусе. Остановка всего в пяти кварталах.
Последовало долгое молчание. Наконец женщина спросила:
— Хотите войти?
— Да, разумеется. Спасибо.
Женщина вздохнула:
— Вам не за что меня благодарить. Это и ваш дом.
СЫН
Гостиную украшали сельский пейзаж в рамке и пыльный букет искусственных цветов. Обивка дивана и стульев была заметно потерта. На низком столике валялось несколько тихо бормочущих журналов: дешевые батарейки явно садились от старости. Ни одного снимка человека, умершего вместо Суона.
В доме оказалась еще одна женщина, стройная, небольшого роста, с коротко стриженными каштановыми волосами, в зеленых леггинсах и белом свитере.
— Привет, — произнесла незнакомка, изображая легкую улыбку.
— Добро пожаловать домой.
Мысленно перебрав знакомые по фотографиям лица, Суон узнал в женщине Салли, свояченицу.
— Привет… э… Салли, — пробормотал он, протягивая руку. Женщина осторожно пожала ее. Суону неожиданно понравилось, что теперь люди не гнушаются его рукопожатия. Волей-неволей поверишь во все это, в громоздкий сценарий реабилитации, хотя подсознательно он в любую минуту ожидал, что из-под ног выдернут ковер свободы, и он снова окажется в тесной камере.
— Уилл у себя в спальне, — нервно сообщила Салли, обращаясь, в основном, к другой женщине. — Он прекрасно вел себя все утро. Но когда увидел машину…
Ободренный отсутствием проблем и легкостью, с которой совершился переход, радушным приемом женщин, опьяненный воздухом свободы, теплым солнцем позднего дня его казни, вспомнив несколько девизов, усвоенных на уроках прагматики и проповедующих уверенность в себе и прямолинейность, Суон объявил:
— Я пойду к нему.
План дома он изучал на занятиях. Суон, ничего не спрашивая, направился прямо в комнату мальчика.
— Уилл, это я, твой отец, — сказал он, постучав.
Подоспевшие женщины молчали. Из-за двери не доносилось ни звука, кроме легкого шороха.
Суон поднял руку, чтобы снова постучать, но дверь вдруг распахнулась.
Для своих четырех лет Уилл был довольно высок. Суон успел хорошо изучить его лицо по фотографиям. Но теперь оно было скрыто резиновой маской какого-то инопланетного чудища, возможно, из четвертой серии «Звездных войн».
— Теперь ты Глен, — выговорил мальчик. Резина заглушала его голос, так что приходилось прислушиваться. Суон присел на корточки, оказавшись на одном уровне с идиотской физиономией.
— Верно. А ты Уилл.
— Нет, — твердо возразил мальчик. — Уже нет.
ЖЕНА
Их первый ужин в семейном кругу в основном проходил в молчании, если не считать пары-тройки нейтральных реплик, замечаний, и просьб передать то или иное блюдо. Суон жевал без особого аппетита, если не считать единственной банки пива, которую он себе позволил. Не питая особого пристрастия к спиртному, он даже немного растерялся, обнаружив, как ему недоставало этого запаха и вкуса, ощущения общности с окружающими, которое волшебным образом создавал напиток.
Уилла убедили снять маску хотя бы на время ужина. Суон старался почаще улыбаться мальчику. Красивый парнишка, — Суону казалось, что при желании он мог бы найти сходство между ним и тем лицом, которое ежедневно видел в зеркале — отвечал если не злобным, то абсолютно безразличным взглядом.
Но, в основном, все это время Суон украдкой изучал свою жену. Эмма Суон, одновременно польщенная и раздраженная таким вниманием, старалась есть с низко опущенной головой. Сложением и ростом она напоминала свою сестру Салли, но, по мнению Суона, была симпатичнее, с более длинными и светлыми волосами, которые очень ей шли. Хотя движения от неловкости и смущения, были немного неуклюжими, в женщине чувствовалась некая врожденная грация.
Он подумал, что Глен Суон был счастливчиком.
Но теперь Глен Суон — он сам.
Означает ли это, что удача теперь на его стороне?
Когда со стола было убрано (Суон вызвался помочь мыть посуду), Эмма сказала, что Уиллу пора в кровать. Мальчик вышел из спальни в пижамке-комбинезончике. Он снова надел маску, на этот раз — насколько понял Глен — одного из диснеевских персонажей, какого-то принца зверей. Эмма подтолкнула сына к Глену.
— Скажи «спокойной ночи» отцу.
Уилл визгливо прострекотал, подражая своему герою:
— Спокой-ик-ик-ненькой ночи!
Мать и сын направились в спальню. Глен не последовал за ними.
Он слышал, как Эмма читала Уиллу книгу. Потом свет погас, и она появилась на пороге, осторожно прикрывая дверь. Женщина присела на диван и впервые за весь день глянула в глаза мужу, словно привычный ритуал перед сном дал ей силы принять решение.
— Хочешь посмотреть телевизор?
— Конечно, — кивнул Суон, поняв, что таким образом она пытается избежать разговоров. Сейчас, в первую ночь, это было вполне уместно. Но нельзя же смотреть телевизор до конца жизни!
Время шло. Как-то Эмма даже рассмеялась над шуткой комика. Суон втайне наслаждался переливчатыми звуками.
Незадолго до полуночи Эмма выключила телевизор, встала и потянулась.
— Тебе нужно на работу к восьми. Мне тоже.
— Верно, — с готовностью кивнул Глен. — А Уилл?
— Я отвезу его в детский сад по пути в «Уол-Март».[6]
Похоже, диван был раскладным. Суон огляделся в поисках белья, но следующие слова Эммы все прояснили:
— Когда Глен… когда болезнь совсем его скрутила, я купила отдельные кровати. Так было легче существовать. А теперь… Мы не можем жить, как чужие, сторонясь друг друга. Этот дом слишком мал, так что придется постоянно сталкиваться. Общая ванна, туалет… все такое. Поэтому мы должны вести себя, как добрые соседи по общежитию. Что же до остального… не знаю. Пока еще рано говорить. Ты согласен? Или я несу чушь?
Суон задумчиво свел брови.
— Добрые соседи? Что же, это по мне.
Эмма облегченно вздохнула.
— Значит, договорились? Пойдем спать. Я совершенно вымоталась.
Лежа в темноте, Глен прислушивался к дыханию Эммы, постепенно становившемуся все глуше и размеренней. Только тогда он уверился, что она уснула. Он почти ожидал, что она расплачется, но вдруг сообразил, что слезы давно уже высохли, а последние были пролиты сегодня, в зале смерти.
