Он спустил наконец швертбот, порадовался тому, что пруд оказался достаточно глубоким, чтобы выдвинуть шверт: пусть все по правилам, все как надо. Зато как по-новому заиграл пруд, когда появилось на воде легкое суденышко! Юниор светским жестом пригласил даму занять место, оттолкнулся, поставил парус, взял круто к ветру, чтобы испытать, на что способен кораблик; ничего, вполне прилично, можно будет показать Зое кое-какой класс.
Но, когда они оказались на середине пруда, ему вдруг расхотелось производить впечатление. Уж очень тихо, спокойно было вокруг, и Зоя сидела на носу швертбота, словно изваяние богини, невозмутимо улыбалась, словно ей было ведомо и прошлое, и то, чему еще только предстояло быть. Юниор убрал парус и тоже замер, поглядывая на слегка рябившую воду, но больше – на Зою: ее волосы, свободно падавшие на загорелые плечи, босые маленькие ноги, неподвижное лицо – веки опущены, так что не понять, на что она сейчас смотрит, чуть впалые щеки, прямой нос, улыбающиеся губы; Юниор воспринимал это все вместе: и сбегавшую вниз линию плеч, и руки, свободно лежавшие на бортах, как что-то единое, не определимое словами, но без чего жить нельзя. Впервые он испытывал такое: раньше, когда он находился рядом с женщиной, которую, как думалось ему, любил, мысли, ощущения, желания были конкретнее, прямее, грубее… Юниор молчал, но молчание все тяжелело, словно бы в воздухе собралась гроза. Надо было что-то сказать, но никаких слов не было, да и мыслей тоже – лишь нечто неопределенное, разлитое в воздухе, как предгрозовое электричество. Вдруг он понял, что надо сейчас сделать: перейти в нос, где сидела – ждала? – Зоя, сесть рядом, обнять за плечи – сердце неуемно заколотилось…
Порыв ветра налетел, ударил волной в борт, качнул лодку, обдал их брызгами. Зоя звонко рассмеялась, Юниор тоже, глядя ей в глаза… Снова налетел ветер. Юниор медленно отвел глаза от женщины. Ветер. Это ведь не просто ветер. Здесь ничего не могло быть просто так. И не было ничего, на что можно было бы не обращать внимания.
Он глубоко вздохнул, приходя в себя. И направил швертбот к берегу.
– Так быстро? – разочарованно проговорила Зоя.
– Вы умеете ходить под парусом? Тогда оставайтесь. А мне срочно нужно поговорить с кораблем.
– Разве вы там не один? – Зоя смотрела настороженно.
– Людей там нет. Но разговаривать можно не только с людьми.
– Это срочно? Здесь было так прекрасно…
– Нужно, – сказал Юниор, поднимая шверт. – Дело может оказаться серьезным…
Лодка шаркнула по дну. Юниор помог Зое выйти на берег. До дома дошли молча. Кажется, Зоя немного обиделась: привыкла, наверное, на Земле, чтобы все ее желания выполнялись безоговорочно. Да ведь Юниор и сам бы с радостью…
Оказавшись в доме, он кинулся к телефону.
– Умник? Доложи обстановку. Что случилось?
– Усилилось давление на купол извне. Я уравновесил его, увеличив внутренний воздушный поток.
– Почему усилился ветер снаружи, как думаешь?
– Пока никаких предположений. Отмечено только незначительное увеличение тени.
Тень… Как она связана с усилением ветра?.. Зоя, стоя рядом, смотрела на Юниора с тревогой; она не знала, что грозит им, но и ей передалось его волнение. Юниор улыбнулся ей и подумал: нет, не может быть ничего серьезного, это было бы слишком безжалостно… по отношению к Зое.
– Умник, ветер окреп внезапно? Или давление нарастало постепенно?
– Внезапно.
Юниор помолчал, обдумывая.
– Я сейчас приду, Умник.
Он положил трубку. Зоя подошла вплотную.
– Юниор… вы хотите уйти?
– Ненадолго, Зоя. Нужно самому посмотреть на приборы… и, может быть, отдать еще несколько команд.
– Нам что-то грозит?
– Бояться совершенно нечего. У нас за спиной такая мощь, что… Я скоро вернусь.
– Не знаю, но мне отчего-то делается страшно.
Юниор подошел вплотную, протянул руки, положил ей на плечи.
– Обещаю, Зоя: если будет, чего бояться, – я скажу. Не стану скрывать. Однако думаю, что этого не случится никогда. Вообразите, что меняется погода – только и всего. Вы верите мне? – Он заглянул ей в глаза.
Зоя кивнула.
– Тогда, – сказал Юниор, – все в порядке. Я вернусь, и мы сразу же сядем обедать, хорошо? Кажется, самую малость побыли у воды, а какой разыгрался аппетит!
Он снова улыбнулся ей, повернулся и быстро вышел.
Подойдя к кораблю, он прежде всего осмотрел амортизаторы.
Но корабль стоял уверенно, такой ветерок был для него все равно что ничего. Корабль был капитальным сооружением. Юниор поднялся в рубку и сразу направился к приборам, контролировавшим внешний мир. Несколько минут сосредоточенно изучал их, вглядывался, соображал, прикидывал. Тень по сравнению с последним наблюдением действительно увеличилась, но видно ее было по-прежнему плохо. Одно только показалось странным: температура затененной поверхности. В тени она должна была хоть немного, но отличаться от той, что была на остальных участках. Правда, лишь в том случае, если источник тепла одновременно и источник света. Если же тепло идет, допустим, из недр, то никакого изменения температуры может и не быть. Или же оно окажется настолько незначительным, что приборы отсюда, с корабля, его не зафиксируют. Вот они и не показывали ничего. Но может, это и не тень вовсе? Тоже ведь только предположение…
Однако, если температура не меняется, откуда ветер? А уж ветер-то есть, вне всякого сомнения. Он внезапно усилился почти час назад – и опять дует ровно. Очень вероятно, что через какое-то время станет еще сильнее. До какого предела он может дойти? Не зная причины, ответить трудно; ясно только, что при таком рельефе – плоская равнина – ветер может достичь и ураганной силы. Ладно, нам и ураган не больно-то страшен. И, однако, раз уж мы оказались на корабле, примем кое-какие меры предосторожности.
Прежде всего Юниор дал команду вывести из трюма второй суперкомпрессор – на случай, если понадобится усилить давление на купол изнутри. Затем, поскольку медленно росший в инкубаторе Кристалл требовал абсолютной устойчивости и неподвижности корабля, Юниор поставил машину на якорь: длинная, мощная штанга с подобием архимедова винта на конце выдвинулась из дна и ввинтилась в грунт, в надежное скальное основание; винт вошел в скалу, как в масло, и теперь, чтобы хоть немного покачнуть корабль, нужно было по меньшей мере землетрясение. Далее Юниор проверил все цепи наблюдения и оповещения. Может быть, он в какой-то мере и перестраховывался, но таков был его характер: риск – одно, а пренебрежение мерами предосторожности – совсем другое, оно не свойственно серьезному человеку.
Что еще можно сделать? Ничего, пожалуй… Но вдруг, не отдавая себе отчета – зачем, Юниор протянул руку и включил большой приемник, которым и в своем-то пространстве почти никогда не пользовался для связи, предпочитая говорить при помощи параполя. Приемник был высочайшей чувствительности, фиксировал каждый микроразряд в атмосфере, так что включать его на планете вообще не было никакого смысла; и все же Юниор сделал это. Странный какой-то, внезапный приступ тоски налетел; показалось вдруг, что он один-одинешенек во всем мире, не только в этом, маленьком, но и во всей Вселенной и во всех других вселенных он – единственный человек, и не услышать ему больше ничьего голоса, кроме своего собственного да еще голоса Умника, который человеком все-таки не был и чей голос не развеивал одиночества, а лишь сгущал его. Захотелось услышать хоть что-нибудь, пусть не голос, не музыку, пусть лишь мерный стук метронома… любой признак жизни, где-то еще существующей. Но ничего подобного не было, ни слова, ни мелодии, ни ритма; дышала атмосфера планеты, дышало бесконечное пространство, бормотал межзвездный водород, но здесь его излучение принималось как-то слабо, приглушенно, словно издалека; в своем пространстве водород звучал совсем иначе, уверенно, по-хозяйски. К тому же здесь он то проступал сильнее, то совсем ослабевал, до полной тишины, и эта пульсация громкости, судя по индикатору верхней антенны, была связана с ее полным оборотом вокруг оси: излучение водорода ориентировано в пространстве? Странно… Ладно, подумаем на досуге.
