- Мама! Папа! Как же здорово! - повторял он без конца, когда они ехали по мосту, а потом - по полю. - Как же я рад! Когда вы все узнаете - так все будет здорово! Когда вы будете чувствовать тоже, что чувствую я! Ну побыстрей бы уж теперь...
Сережа выглянул в окно и увидел, что поле изменилось: теперь зеленые травы прорезало множество грязных, разодранных здоровенными колесами строительных машин дороги. По сторонам же этих дорог сложены были бетонные плиты, какие-то блоки, трубы. На самой же окраине леса, где в первый день весны кидались бутылками пьяные да сами валились - на тот самом месте дребезжали экскаваторы, разрывали, разравнивали землю, месились в грязи. Чуть поодаль шумели краны и еще какие-то хитроумные машины - и везде в грязи суетились люди, работали, отдыхали на спиленных деревьях; и ото всюду звучала их, уже привычно слитая с ревом машин торопливая речь.
- Кто это?! Да что они здесь делают... зачем? - голос Саши задрожал от ужаса. - Что они делают у леса?
- Так - может там? - отец указал на жалкие прямоугольные коробки, окрашенные в облезлые, выжженные цвета.
- В лес... в лес. Но что же здесь будет, мама?
- Сереженька, построят здесь большой комплекс отдыха. Все там будет: и рестораны, и кинотеатры, и бассейны, по лесу дорожки проведут асфальтированные, поставят резные фигуры; все-все, что не пожелаешь там будет! - она еще раз поцеловала его в лоб.
- Они не примут этого! Господи, мамочка - все это, кажущееся нам правильным - чуждо для них. Все это не правильно, не правильно... их надо остановить, мамочка.
Отец повернулся к Сереже, напряженно оглядел его грязное личико, его исхудавшее тело, сказал:
- Ладно, ты нам только покажешь, а потом сразу в больницу. Здесь главное - внезапность, ты ведь не давно сбежал, да?
Сережа ничего не ответил, так как чуть не плакал от переживания за судьбу леса...
А "джип", тем временем, уже въехал на новую лесную тропу, загаженную по сторонам строителями.
- Сережа, показывай дорогу.
- Все правильно-правильно в сторону озера... Какая тропа... - Сережа замолчал, вглядываясь в груды мусора: мятые банки, еще что-то - одетые молодой листвой деревья, как-то блекли отступали на второй план от ужаса перед этим варварством.
- Светолия, прости нас. - шептал Сережа, а когда услышал, как отчаянно, надрывно взревел над лесом двигатель какого-то железного гиганта, не выдержал - заплакал; уткнулся лицом в переднее сиденье.
- Так, Сережа, Сережа, потерпи еще немного - помощь тебе вскоре окажут. Скажи: правильно мы едем.
- Да. Да. Все правильно - к озеру.
Отец развернул карту, ткнул на синий кружок на окраине зеленого массива:
- Вот это круглое озеро, да?
- Да - это оно. Теперь уж недолго...
Отец схватил рацию и в стремительном напряжении проговорил что-то.
- Сейчас, мама. - шептал Сережа. - Совсем уж немного осталось. Только бы она не ушла!
Джип замер, около поворота этой уродливой тропы. Отец пояснил:
- До озера метров сто. Подождем немного.
- Чего подождем, папа?
- Сережа, должны подъехать люди. Ты, ведь, понимаешь, что здесь должны действовать профессионалы; а мы посидим здесь - может, услышишь выстрелы, но не более того - бояться нечего.
В это время откуда-то издали донесся стрекот вертолета, и тогда Сережа все понял. Он распахнул дверцу, стремительным прыжком вылетел из "джипа", пригибаясь, бросился через заросли. Споткнулся о железную трубу, метнулся дальше.
- Сережа!!! Сережа!!! - пронзительный вопль матери.
- Стой! Стой, Сашка! - испуганный крик отца, который пыхтел за ним по зарослям.
- Светолия! Светолия! - шептал, плача Сережа и вдруг заорал. - Уходи, Светолия! Они близко! Прости, прости... - слезы катились по щекам его, а он все бежал и бежал.
Вот уже блеснула, засверкала в лучах водная поверхность и Сережа услышал спереди дикий хохот, перемешенный с какой-то дикой, совершенно не мыслимой бранью. Вот в ругани взорвались примитивные эмоция и грохнула бьющаяся бутылка.
Сережа вылетел из-за деревьев да и замер: на берегу, на траве сидело существ семь или восемь, грязных; с тупыми, наполненными кровавой мутью глазками; в перепачканных одеждах по которым можно было определить, что все они относятся к "строителям"; вокруг валялись бутылки, мятые банки, содержимое их желудков, просто какие-то обрывки; вокруг чернели несколько старых кострищ, валялись во множестве потемневшие, проржавленные куски чего-то; обрывки пакетов, обрывки одежды, еще что-то над чем заунывно жужжали жирные, откормленные мухи.
Взгляд полетел в озерную поверхность: и там на дне, шрамами, зловещими ухмылками кривились банки, битые бутылки, колеса, еще какая-то дрянь.
Наконец островок: там, под ветвями берез сидели несколько обнаженных, мокрых человечков - у них испускал белый дым костерок, громко и уродливо играла человечья музыка, а сами они громко орали что-то пошлое.
Когда над кронами появился вертолет, а деревьях вокруг озера вздрогнули, и выбежало с две дюжины затянутых в черное, вооруженных людей - Сережа уже знал, что Светолии здесь больше нет.
Черные комья, грозно рыча, скручивали пьяных, а те жалобно мычали и каялись за какие-то грешки.
Сзади к Сереже подбежал отец, схватил за плечо, развернул; метнулся с ним за деревья. Сережа не сопротивлялся, он только прошептал:
- Их здесь нет больше. Они все ушли, папа. Она говорила про это. Значит время пришло. Мир меняется, папа. Мы разрастаемся, как гнойные язвы папа, а они уходят. Уходят навсегда - слышишь папа! - последние слова вылетели из него отчаянным воплем и от боли душевной, и крики, и брань, и жалобные стоны, и рев железных исполинов, и стон майских деревьев, и встревоженный говор птиц - все исчезло, как кошмарное виденье, как призрачный сон...
* * *
Босыми ногами он ступал по мягкой траве; вокруг, в зеленых хоромах, пели птицы, время от времени неспешно проходили лесные жители. Как мило белели березки! Как светло пел солнечный ветер в вершинах деревьев! Как мягка, как приветлива, ласкающая ступни земля-матушка!
Рядом идет Светолия; и голосом нежным, тем самым голосом, который когда-то в ином, безмерно далеком мире, услышал, стоя в первый день весны у окна Сережа - тем самым чистым голосом поет, славит этот мир, саму жизнь, и прекрасно ее пение, непередаваемо словами.
Вот плавно распахнул навстречу бескрайнему полю объятия свои лес! Как оно злато, как колышутся литые хлеба из земли к ясну небу взошедшие! Как ветры бегут по ним - волнуют и хлеба, и душу, и сердце огромными, плавными, и спокойными волнами!
- Светолия! Господи! Жизнь! Земля-матушка! Любовь! Господи-господи! Да как же мир то прекрасен! Люблю!!! Люблю!!! - закричал, запел в восторге Сережа и побежал рассекается грудью эти колосья... Он бежал распахнув объятия, обнимая колосья, воздух, землю, космос, бога - все-все обнимая в восторженном чувстве любви.
