— Чего закомуриваешь?
— Потом переведу. Рассказывай, — отмахнулась. Давай карту по памяти чертить, разровняв пространство на земле. — Давай от Вышаты. Горцы своих прислали…
— Ниче о них мне не ведомо, но дурное на них думать брось. Они гор дети, крепки и в вере, и в чести. Коль здеся, знать други, а иначе и шагу б сюды не ступили и в дом не вошли и хлеба не отведали.
— Ага. Минуса…
— Чего?
— Ничего. Дальше пошли: гургулы.
— А, лисы. Ихние земли ужо росками взяты. Борун аще бажит возвернуть их, да надежа хлипка, без подмоги никак ему.
— Угу. Какой он из себя?
Гневомир описал, и Халена поняла, что это тот мужчина, что браслетом ее манил.
— Ясно. Оставим под сомнением, — протянула задумчиво. — Хотя ему смысла нет предавать, если логически помыслить. Вы ему нужны, чтоб росков выгнать. Причем все нужны и ясно живыми. Холмогоры?
— Рубахи цветом шиты, порты широкие в сапоги вправлены. Мечом и ножом справно воюют…
— А князь?
— Коренаст да плечист. Хагол кличут. С горцами знается, по украине тож теснен, роски и ему вотчину палят. Зол он шибко. С нами в дружбе. Купала ему кумом доводился.
— Не повод, — задумчиво протянула Халена.
— Чего? — не понял побратим.
— Родство, говорю, не повод со счетов сбрасывать. Брат иногда брата предает, не то что кума какого-то.
— Ты почто чернишь, чести не ведая?
— Не черню я, а выясняю. Что еще про Хагола скажешь?
— Добрый муж и князь славный.
— Угу. Все славные, добрые, выходит, а роски — ясновидящие, получаются. Только не верю я. Может, конечно, и не князь продал информацию, а десничий, или, вообще, дружник. Иди, найди предателя в такой массе народа. Н-да-а, заходит следствие в тупик… А Листавр? Что о нем скажешь?
— Веред, а не муж. Гневлив и зловреден, но хозяин справный, за своих засечет. Род для него превыше всего. Богов и то не милует. Охальник. Норов крутой, язык скверный. А в сече — не подступишься. Силы не меряно. Ежели на него думаешь, то зря. Он за навет и сыну родному голову скрутит, нешто сам сподобится? Честь воинскую, мужнюю блюдет крепко.
— Ясно, неоднозначный образ. А Чур?
— Э-э, на белича удумала? Ха! Так и меня в дёмы определяй!
— Угу, тоже значит мимо?
— Ага. Чур князь Мирославу подстать: и умом, и удалью не обижен. Муж добрый, воин знатный, не долдон какой.
— А Любодар?
— Ну, ты скумекала еще не хлеще! Голову не напекло?
Халена волосы пригладила на макушке, поморщилась: худо получается — все вроде вне подозрений, а у все ж на душе не спокойно и, кажется, что вокруг да около недруга ходят. И не среди челяди он, а среди князей.
— Беда-а-а…
— А чего?
— В сечу поутру. В курсе? Карол на хвосте весть принес — стоят лютичи ратью, нас ждут. Вызов, короче: кто победит завтра, тому и земли. Только не верю я в эту байку. Послушала — складно на словах выходит, а на карту глянь — хуже некуда. Смысл роскам лютичей сдавать? Смысл лютичам рать выставлять, на честный бой тучу племен вызвать, и земли, уже завоеванные, оставлять? Нет, не то здесь что-то.
— Чего ты выкомуриваешь, гони думки, Солнцеяровна. На то головы над нами поставлены. Пущай Горузд мерекает, да Малик.
— Я вроде тоже десничей поставлена. Да не в том суть: бить-то будут, не выбирая, кто ты по рангу. И ладно б игра честной была, а сдается мне, о том и речи нет. Хитрость чую, подвох очередной, а в чем он, где — не знаю. А на кону-то не одна жизнь и не только воинов.
Гневомир пару минут думал, брови хмурил, потом выдал:
— Ехай домой, а?
— Ты меня оскорбить что ли хочешь? — выгнула Халена бровь, на побратима уставилась. А тот в сторону уже смотрел — на Миролюба. Парень шел, шатаясь, и вроде ран не видно, а по лицу судить — так убили уже.
Подошел и рухнул на колени перед Халеной, уставился, словно сам не знал, что больше хочет: высечь ее или обнять?
— Ты что ж утворила? — спросил тихо.
— А что? — не поняла та.
— Чего опять? — забеспокоился Гневомир.
— Почто голову свою ставишь?
До Халены дошло: быстро однако слухи разлетаются.
— А ты бы не поставил? Князя хают, значит и меня, вас задевают, значит и меня.
— Почто поперек лезешь? Ты ж девка! — простонал побратим.
— Сечь тя некому! — вскочил Гневомир.
— Да хватит вам…
— В круг поставят!
— Знаю.
— Обгоришь!
— Ничего со мной не будет. Что вы переживаете? А если б кто из вас на моем месте был, в круг пошел? Уверена, не волновались бы так….
— К нему попасть бажешь?! — кивнул подбородком вверх Гневомир, сверкнув глазами. Халена лишь отвернулась, а хотелось закивать, заплакать, закричать в лицо — да, да!
Знали бы они, как тоской сердце выело, не спрашивали бы.
— Хватит о пустом болтать. Мой проступок обсуждению не подлежит. Вечером вернем честь мирян, и рот сплетникам закроем. А утром в сечу.
— Наши вертались с дозору, баят, тьма, не мене, лютичей, — сел Миролюб, колено обнял.
— Нас больше. Ты б поспал. Серый уже от усталости. Нельзя в таком состоянии в бой.
Гневомир, уперев кулаки в бока, хмуро разглядывал посестру сверху вниз, и видно было по лицу — шибко высказаться хотел, да слова были для нее непонятные.
— Тьфу! — плюнул в итоге, развернулся да по городищу потопал. Никак выведывать о назначенном испытании.
Халена в спину ему посмотрела, да легонько Миролюба на траву потянула:
— Спи давай, пока тихо. Я рядом посижу, разбужу, если что.
Парень лег, отвернувшись от девушки, буркнул:
— Всю душу ты мне вынула.
Халена лишь вздохнула покоянно:
— Да разве ж я специально…
Листавр и Горузд сошлись, как вечереть стало. Пяти минут бой не шел — пустил кровь князю Горузд, острием меча предплечье подранив. Изящно успокоил гордеца, спокойно.
Тот побагровел, запыхтел и, видно, продолжить бой от злости хотел, да вспомнил, что князь, и не гоже ему законы нарушать, выставляя себя на смех. Вложил меч в ножны:
— Ладно. Поглядим, что боги решат, — на Халену уставился. Та мило улыбнулась:
— Как скажешь, княже.
— Запаливай костры, зови Станя! — приказал своим.
Горузд к девушке шагнул, качнулся к уху:
— Шибко не жди, за круг ринь, того и будя. Обувку сымай, босыми должно в круг вступать.
— Угу, — и не пошевелилась. На действия мужей смотрела. Те кругом дрова, сучья сухие складывали. Не большая площадка внутри будет, а костры жаркие.
— Смерекала таперича, дурья твоя голова?! — прошипел Гневомир, подходя. Силой в сторону Халену развернул. — Глянь!
Слева в окружении соплеменников стоял мускулистый, невысокий паренек. Гибкий и, видно, не слабый, хоть и не сильно от Халены комплекцией отличался.
