По словам представителя клинической больницы Южного Бирмингема, у них в настоящее время находятся семеро заболевших девушек, двое помещены в палату интенсивной терапии. Сегодня вечером мы ожидаем новых сообщений о состоянии здоровья юных пловчих.
Из кондиционера над головой струятся волны холодного воздуха. Я дрожу, и не только от холода. Двое – в палате интенсивной терапии. Сколько девчонок пополнят список моего отца? И не закончится ли этот список на мне?
– Вы берете газету? – спрашивает киоскерша.
– Нет. – Я возвращаю газету на место. – Только воду и леденцы.
Расплачиваюсь, запихиваю все в рюкзак и топаю к автобусу. Секунду назад меня обдували ледяные струи, теперь я иду по плавящемуся асфальту. Забираюсь в автобус. Воздух не стал прохладнее, но четверть часа с открытой дверью сделали его чуточку свежее.
Снова проверяю мобильник, сообщения все приходят и приходят. Переключаюсь в режим «без звука».
Прибываем в Бристоль, солнце успело забраться повыше и еще сильней раскалить воздух. На местной автостанции спрашиваю билет до Кингслея, покупаю и иду к уже поданному автобусу.
Разыскать Керри Адамс не так-то просто. В судебной хронике был указан ее почтовый индекс. Я забила его в поисковик на мобильнике, но, добравшись до нужного места, обнаружила, что окна в террасном домике заколочены. На всякий случай стучусь в дверь. Ответа, естественно, нет, но меня окликают с другой стороны. Оборачиваюсь. В дверях соседнего дома стоит молодая женщина с дымящейся сигаретой в зубах.
– Чего стучишь? Не видишь – дом заколочен? Нет ее здесь. Уже с месяц, как переехала.
– А знаете куда?
– В какой-то многоквартирный на Хантер-стрит.
– Номер дома не помните?
– Нет. Ты уж извини.
Дверь закрывается. Я нахожу на карте Хантер-стрит и продолжаю поиски. Разыскав нужный район, забегаю в угловой магазинчик, где продают выпивку на любой вкус. Мужчина за прилавком знает, где живет Керри. В одиннадцатой квартире, на первом этаже весьма неприглядного дома.
Я иду к ней. Нажимаю кнопку звонка.
– Читать умеешь? Я на дому ничего не покупаю. Даже знак прилепила. Совсем обнаглели.
Женщина разговаривает со мной через узкую щель. Дверь у нее на цепочке, и чувствуется, она готова захлопнуть ее перед моим носом.
– Я ничего не продаю, – объясняю торопливо. – Я приехала вас навестить. Если не ошибаюсь, вы Керри Адамс?
Женщина настороженно щурится:
– А кому она понадобилась?
– Мне. Я ее внучка. Я Ник. Никола Адамс. Моего отца зовут Карл. Правда, он сменил имя на Кларк.
Дверь закрывается. Может, продавец назвал неверный адрес? Что теперь делать? Позвонить еще раз или уйти? В это время цепочка с лязгом падает, и дверь распахивается. Женщина на пороге осматривает меня с ног до головы. Наверное, я делаю то же самое. Она невысокого роста, худенькая. Тонкие, неухоженные волосы слегка прикрывают плечи. На ней мятое летнее платье с лямками, больше напоминающими шнурки от ботинок. Ноги босые.
Мы встречаемся взглядом, и… Она узнала меня! Я на это очень надеялась. У нее такие же глаза, как у моего отца. И как у Роба. Это она, Керри Адамс.
– Никола, – произносит она. – Малышка Никола.
– Не такая уж малышка, – парирую я.
– Когда последний раз я тебя видела, ты была вот такусенькая. Такого ростика. – Она наклоняется и показывает, какой я была в неполные три года. Потом смотрит за мою спину. – Карл с тобой? – (Я качаю головой.) – Нет? Ты никак одна приехала? Надо было меня предупредить. Я бы… Я бы… Ладно, пошли в дом.
Керри по привычке называет свою квартиру домом. Она пропускает меня в коридор. Там четыре двери.
– Вход через кухню. Вторая дверь справа.
На кухне невообразимый хаос. Повсюду пустые коробки и пакеты из-под еды, пустые пивные жестянки, чашки, превращенные в пепельницы. Мойка заполнена водой. Серый слой пены, из которого тоже торчат банки. Чувствуется, их там полным-полно. На полу – пустая миска со следами еды. Рядом другая – с водой. Обе стоят на расстеленной газете, грязной и оборванной по краям. Керри перехватывает мой вопросительный взгляд.
– Это уголок Эллы. Кошка у меня завелась. Сейчас где-то шастает. Хочешь чего-нибудь выпить с дороги?
– Нет, спасибо.
Я скорее умру от жажды, чем соглашусь пить на этой кухне.
– А я выпью, – заявляет Керри. – Нервишки успокою. Ты ж свалилась как снег на голову. Встряску мне устроила. Не пойми меня неправильно, это приятная встряска, но горло промочить надо. В холодильнике еще остались баночки.
Понимаю ее намек и открываю дверцу холодильника. В одной ячейке вижу початую банку кошачьей еды, остальные заполнены жестянками с пивом. Ничего другого там нет.
– Возьми и себе баночку, – предлагает Керри.
– Нет, спасибо… Я не… Я пива не пью.
– А я давно уже не пью воду из-под крана. А теперь услышала, что это и небезопасно. Нашли там что-то.
– Да. Я вроде тоже слышала…
Интересно, она рассердится, если я сейчас уйду? Напоминаю себе, что я еще ничего не выяснила, поэтому иду с Керри в ее гостиную. Там немного чище. На полу валяются пустые банки. Высятся кипы бесплатных газет. Чувствуется, Керри совершенно равнодушна к убранству своего жилища. Две обшарпанные кушетки, древний электрокамин, на его полке – несколько фотографий. На одной – двое мальчишек в школьной форме.
Керри садится на кушетку, я – на другую, поближе к ней.
– Родители знают, куда ты отправилась? – (Я качаю головой.) – Вся в отца пошла. Мальчишки мои такими же были. Никогда не знала, где их носит. И это моя ошибка. Надо было знать. Надо было их с детства приучить, чтобы говорили, куда идут и когда вернутся. Многих бед тогда бы избежали. Может, и Роб… Он бы и сейчас…
– Я родителям всегда говорю, – торопливо объясняю я. – Это лишь сегодня. Папа за мной следит. Он всегда знает, где я.
– Хорошо. Так-то оно лучше. Не то что у меня было… Не он ли звонит? – спрашивает она, услышав мобильник в моем рюкзаке.
– Наверное.
– Так ответь. Скажи, куда поехала. Пожалей родителей.
– Я… не хочу им говорить. Не сейчас. Мне нужно… немножко свободы.
– Можешь ничего не объяснять. Скажи, что с тобой все в порядке. Зачем им терзаться?
– Да, наверное.
За это время пришло тридцать новых сообщений от мамы, отца и Милтона. Мне стыдно за свой эгоизм. Керри… Бабушка права. Родители, наверное, с ума сходят, гадая, куда я исчезла. И Милтон тоже. Он показал себя настоящим другом.
Нет, нельзя было уезжать, не оставив даже записки.
Пока Керри потягивает пиво, отправляю всем троим по короткому сообщению: Со мной все в порядке. Цела и невредима. Решила немного проветриться. До скорого. Обычные фразы, какие пишут в подобных случаях.
Естественно, после этого мобильник трещит не переставая, но я отключаю звук и прячу телефон в рюкзак.
– Теперь они хоть волноваться не будут, – облегченно вздыхает Керри.
И снова прикладывается к банке. Все это время бабушка пристально смотрит на меня. Мне делается неловко, невежливо начинать с расспросов. Но о чем еще говорить?
– А здесь… очень… уютно, – выдавливаю я из себя.
– Я тоже так думаю. Намного лучше, чем в том доме, где мальчишки выросли. Под конец вообще прóклятое место стало. Сплошная сырость. Повсюду жуткая плесень. Непригодно для жизни человека. Так мне сказали.
– Значит, мой отец рос в другом доме?
Дурацкий вопрос. Конечно в другом. Но надо же поддержать разговор.
– Да, дорогая. По правде говоря, трущоба, а не дом. И я не из хозяйственных женщин. Неделями не прибиралась. Вообще была неряхой… Такой и осталась. – Керри смущенно кашляет. – Когда сюда переселилась, решила, как говорят, начать с чистого листа. Чтобы все было аккуратно, пристойно.
Мне трудно представить эту квартиру и прежнее жилище Керри чистыми и аккуратными. Я молчу, но меня выдает лицо. Керри наклоняется, упирает локти в бедра:
– Никола, я стараюсь изо всех сил. Помню, врач называл меня работоспособной алкоголичкой.
И снова я не знаю, как дальше строить разговор с ней. Представляю двух мальчишек, учеников младших классов, запущенный дом и хаотичную женщину, которую братья редко видели трезвой.
– Да. Работоспособная алкоголичка. Но если честно, моя работоспособность нынче упала до нуля. – Керри смеется. Натужно. Невесело. Она и сама это понимает. – Не смешно ведь? – спрашивает она. – И я думаю, что не смешно.
С ней невозможно вести разговор, я не в состоянии подобрать нужные слова. Да и ненужные тоже. Она отличается от всех знакомых мне взрослых. Но она моя бабушка.
– Ты так и не сказала, зачем приехала, – напоминает мне Керри. – Почему тебе вдруг захотелось увидеться со мной?
