Я уже открыл дверь в тамбур, как внезапно кто-то с силой оттолкнул меня. В проеме двери мелькнула темная знакомая фигура. В тот же миг из вивария донесся крик.
Я бросился туда и увидел нечто непонятное, несуразное - Таню в неестественной позе, в разорванном платье, опоясанную какой-то веревкой, дядю Васю, уцепившегося за эту веревку, повисшего на ней, кривляющиеся в клетках косматые фигуры. Чьи-то горящие злобой янтарные глаза.
- Опал! - закричал я изо всех сил. - Опал, нельзя! Пусти!
Потому что конец веревки, опоясывающий Таню, как лассо, был в косматой обезьяньей руке.
На меня посмотрели по-человечески осмысленные, по- человечески ненавидящие глаза на спародированном
человеческом лице. - Опал, отпусти! Грохнул выстрел. Затем еще один. Опал взвыл от боли, непонимающе взглянул на меня, разжал пальцы. Таня и дядя Вася упали на пол. Это было последнее, что я увидел тогда...
* * *
("Я!..")
- Больно! Ой, как больно!.. Я, шимпанзе Опал, не стал таким, как вы, двурукие. Вы оказались сильнее. Сильнее полосатого зверя. Не пустили туда. Сделали больно.
За что? Да, я убрал большеголового, но он стоял на моей тропе к желанному. Не пускал к самкам.
А ведь там была она, с покатыми плечами и острым запахом. Только увижу ее - и дрожь.
Она ходит, округло раскачиваясь. То приседает, то подпрыгивает. Словно готовится ухватиться за канат, свисающий сверху, и взлететь высоко-высоко на ветки с листьями. Я там никогда не был. Видел. Много раз. Из клетки, забравшись по канату почти до самого верха. Видел в квадрате - таком, как показывал двурукий на картинке. Потом снилось. Много раз.
Я раскачивался на канате изо всех сил, чтобы перелететь туда. Но только ударялся о решетку. Все равно снилось. И ее походка напоминала о снах. Никто другой не ходит, как она. Никто так дразняще не пахнет. От нее - не только запах. Еще что-то - тогда у меня приятно колет плечи, грудь, руки. По всему телу дрожь. Более сладкая, чем белые кубики, которые двурукий дает в награду. Она идет и не идет, но все равно вижу ее во тьме с закрытыми глазами - желанную, остропахнущую, источающую то, чему нет названия, пробуждающую невиданное.
Двурукие, вы подарили мне силу, но запрещали ее применять. Во всем виноваты вы. Вы зажгли костер во мне - пламя осветило тьму. Я захотел быть первым среди своих, четвероруких. Разве вы добивались не этого? Я придумал, как убрать старого вожака. За каждую малую придумку вы награждали бананом, белыми кубиками... А за эту, большую, не хотели меня пустить на место старого вожака.
Надеялись, что сильный будет как слабый? Так не бывает. Дал силу - дай исполнить желание!
Теперь отнимаете ее.
Всегда боялся тьмы. Она наплывает, подступает с невыносимой болью. Костер угасает...
* * *
Я попал в снежную яму с гладкими стенами. Выбраться из нее невозможно. Ударив руками и ногами изо всех сил по белому насту, я услышал далекий голос:
- Вот и хорошо, что вы очнулись.
Голос был вполне реальный, он звучал из яви, но снежная яма вокруг меня не исчезала. Вот над ее краем появилась темная фигура. Белый туман понемногу рассеивался. И уже можно различить, что это не снежная яма, а больничная палата. Надо мной склонилась сестра, приподняла подушку вместе с моей головой, поднесла к губам чашку:
- Выпейте, пожалуйста.
Напиток был горьковатый, обжигал губы и язык, но подействовал благотворно. Туман, застилающий глаза, окончательно рассеялся. А вот язык и губы слушались плохо, голос звучал как чужой:
- Долго я здесь? Что со мной?
- Второй день. Был нервный шок, перенапряжение. Наверное, оно накапливалось уже давно. А разрядились вы, как лейденская банка, - сразу.
Я вспомнил события последнего дня. Тотчас послышалось предупреждение.
- Не подымайтесь так резко. - Что случилось в институте? Девушка, лаборантка... Она жива? - Жива. Успокойтесь. - Где она? - Здесь, в больнице ученых. Ниже этажом. Скоро поправитесь и навестите ее.
Значит, Таня не может поправиться раньше меня. Такой вариант сестра исключает.
Я сел на кровати. Перед глазами заплясали искрящиеся снежинки. Встать на ноги не мог.
Ласковые руки, высунувшиеся из белой метели, уложили меня.
- Спокойнее, голубчик, нельзя же так сразу. Отдохните. Я задремал, повторяя как заклинание: "Жива, жива... Таня жива..."
..Когда проснулся вторично, почувствовал себя значительно лучше. Сестра снова принесла напиток с каким-то сильным стимулятором, чай с сухариками, кашу.
Я поел. Силы возвращались ко мне. Сумел встать на нетвердые ноги, накинул халат. Палату покачивало, как корабль в легкий шторм.
- Упрямец какой! - с одобрением заворчала сестра. - Ладно уж, провожу вас к вашей девушке. Обопритесь на меня. Да не бойтесь, я сильная.
Мы спустились по лестнице на нижний этаж, прошли по длинному коридору. Навстречу в накинутом на плечи белом халате шел грузный мужчина с широкими, будто наклеенными бровями и лицом цвета красноватой меди. Да ведь это академик Михайленко, по слухам - друг Евгения Степановича, один из вице-президентов академии. Что ему здесь нужно?
Академик, задумавшись, направился было к выходу, но случайно поднял на меня взгляд и остановился:
- Не ходите сейчас к ней. Завтра. Еще лучше - послезавтра.
Откуда он знает, кто я и куда направляюсь? Виделись всего раз во время посещения им института. Виктор Сергеевич тогда привел его в нашу лабораторию, представил сотрудников, сказал о каждом несколько слов. Но мог ли он запомнить меня? Чепуха! Он ежедневно видит сотни таких... Голова закружилась сильнее. Не до головоломок! Сейчас есть дела поважнее. Я спросил:
- Как она?
- Лучше, но очень слаба. Болят раны. Если бы не Василий Георгиевич...
"Кто это Василий Георгиевич? - подумал я. - Наверное, дядя Вася".
Академик между тем отстранил сестру, взял меня под локоть. Я уперся:
- Хотя бы взглянуть. - Нет! - почти крикнул он. - Но, позвольте, вы же не врач, - начал злиться я. - И вообще... - "При чем здесь вы?" - хотел спросить, но он опередил меня: - Я отец Тани. "Ну да, вот оно что, Таня Михайленко, дочь академика Михайленко. Вот откуда она знает начальство, их детей и внуков..."
Больше я не сопротивлялся. Послушно шел с ним, - продолжая думать: "...А я обижался, что не приглашает в дом. Ларчик открывается просто. Какой же я осел! Вот почему она так болезненно реагировала, когда я рассказывал о профессорской дочке, поившей меня чаем".
Академик довел меня до моей палаты, слегка подтолкнул: - Поправляйтесь. Завтра зайду за вами, вместе ее навестим. Не успел я улечься в постель, как в дверь палаты тихо постучали. Уже знакомая мне сестра просунула голову: - К вам посетитель. Можете принять? В палату с портфелем в руке вошел следователь Олег Ильич, кивнул как старому знакомому, развел руками:
