Когда чужеродные предметы прижились и позволили двигаться, в нем нельзя было узнать прежнего Соса. Ходил он тяжело, и неуклюже, превозмогая боль уродливого перерождения.
Он снова вернулся в комнату со снарядами, более привычными, чем новое тело. Снова взбирался по лестницам, вращался на перекладинах и поднимал тяжести. Гуляя по коридорам, он старался прямо держать внезапно потяжелевшее туловище, постепенно ускоряя шаг, пока не исчезли приступы боли. Подживающие кисти и ступни тренировал, круша деревянные бруски, и нарастил чудовищно прочные мозоли. Когда Соса изо всех сил обрушивалась с шестом на его живот, шею или голову, он стоял, как вкопанный, уже ни на дюйм не сдвигаясь, и только смеялся.
Однажды он выхватил шест из ее не привыкших к оружию рук и одним усилием дубиноподобных пальцев скрутил его в спираль. Затем, двумя пальцами сжав обе кисти Сосы, с улыбкой оторвал ее от пола.
Соса сложилась вдвое и уперлась пятками в его выступающий подбородок.
— Ух ты! Просто скала!
Он ухмыльнулся. Без церемоний забросив ее на правое плечо, принялся взбираться по лестнице. Она извернулась и ребром ладони резко ударила его по левой ключице. Но он и глазом не повел.
— Ах ты, горилла эдакая! Все точки в каких-то наростах!
— Нейлон. — Голос у него был хриплым: воротник, сжимавший горло, не способствовал благозвучию. — А Гориллу я в бараний рог сверну.
— И все равно ты огромный страшный зверь! — не сдавалась она и, вцепившись зубами в ухо, принялась его жевать.
— Страшный, как черт, — согласился он, поворачивая голову. Ей стало больно тянуться, и она разжала зубы.
— Ужасный вкус, — она скривилась. — Я люблю тебя.
Он снова повернулся, и она осыпала его лицо звонкими поцелуями.
— Отнеси меня в нашу комнату, Сос. Ты ведь хочешь меня, правда?
Он подчинился. Но все получилось не так хорошо, как им хотелось.
— Ты все думаешь о ней, — упрекнула Соса. — Даже когда мы…
— Все это прошло, — ответил он, но голосу его не хватало твердости.
— Не прошло! Ты до сих пор любишь — и скоро возвращаешься…
— Это задание. Ты прекрасно знаешь.
— Она — это не задание. Ты уйдешь, и я тебя больше никогда не увижу, а тебе даже трудно сказать, что ты меня любишь.
— Я люблю тебя.
— Но не так, как ее.
— Да она не идет с тобой ни в какое сравнение. Ты искренняя, горячая, а она… Я буду думать только о тебе. А ты носи мой браслет. Ну как тебя еще убедить?
Она блаженно улыбнулась и положила голову ему на грудь.
— Конечно, Сос. Я просто безмозглая ревнивая дура. Но мне очень тяжело. Как буду жить без тебя — не представляю.
— Может, я пошлю тебе замену, — неудачно пошутил он. Она подняла голову и озорно посмотрела ему в глаза.
— Давай еще раз, Сос. Дорога каждая минута.
— Остынь, женщина! Не такой уж я гигант!
— Такой, такой! — засмеялась она. И снова оказалась права.
Безымянный и безоружный, он снова ступал по земле. Была весна. Почти два года прошло с того дня, когда, с горечью поражения в душе, он отправился на Гору. Соса больше не было: гора мышц и металла вместо тела, уродливая маска вместо лица, сдавленный хрип вместо голоса. Ледяной взгляд сквозь защитные линзы и волосы, обесцвеченные до смертельной белизны.
Соса больше не было, но оставались потаенные воспоминания. Они неудержимо рвались наружу: безымянный подошел к знакомым местам. Лишившись имени, он не утратил чувств. Он шагал, глядя по сторонам, и ему казалось, что все осталось прежним, и даже маленькая птичка сидит на его плече. Как хотелось бы ему забыть, что он вернулся не человеком, а разрушительным механизмом! Снова бродить по лесам и ночевать в уюте стоянок, как четыре года назад. Четыре года, длиною в жизнь и смерть!
Он остановился у круга, того самого, в котором Сол-Меченосец сразился с Солом-Всех-Орудий за имя, оружие, и как потом оказалось, за женщину. Не будь той схватки — насколько иным был бы сейчас этот мир!
Он вошел в здание стоянки, мимоходом отметив, какие вещи в ней из подземелья и какие от ненормальных. До чего изменился ход его мыслей! Раньше его никогда не интересовало, откуда что берется; он, как и другие дикари, принимал все как должное. Наивность, граничащая с безрассудством.
Он забрался в буфет и, вытащив половину запасов, принялся неторопливо с ними расправляться. Чтобы поддерживать свою гигантскую массу, приходилось поглощать горы еды, и без всякого удовольствия. Чувством вкуса тоже пришлось пожертвовать ради обладания нечеловеческой силой. Хотел бы он знать, удавалось ли древним хирургам совершать свои чудеса, не затрагивая органы чувств? Или вместо воинов у них были машины?
Вечером его одиночество нарушила молоденькая и довольно привлекательная девушка, но, взглянув на запястье и не обнаружив браслета, она не стала его беспокоить. Стоянки всегда были превосходным местом для охоты за браслетами. Интересно, знают ли ненормальные о таком особом использовании их услуг?
Он улегся на кушетку. Девушка, проявив должное почтение, заняла соседнюю, хотя прекрасно могла бы уединиться где-нибудь за колонной. Долго лежали молча, когда же до нее дошло, что он один, она начала вертеться и вздыхать. Ему приходилось читать, что в древности женщины остерегались мужчин и редко отваживались спать в присутствии незнакомцев. Хотя с трудом верилось, что в более развитой цивилизации бытовали столь дикие нравы. Немыслимо, чтобы мужчина вдруг посягнул на то, что ему не давалось по доброй воле, или чтобы женщина ни с того ни с сего, по чистому капризу, стала обходить мужчин стороной. Правда, Соса рассказывала о своем племени, где к женщинам относились совсем иначе, — выходит, не все зло исчезло в пламени Взрыва.
Девушка, наконец, решилась на первый шаг:
— Простите, конечно, но где ваша женщина?
Он думал о Сосе, озорной малышке Сосе, с виду такой слабенькой для настоящего тяжелого браслета, но такой неожиданно сильной телом и душой. Он тосковал по ней.
— В стране мертвых.
— Простите, — она, конечно, истолковала его ответ по-своему. На это он и рассчитывал. Если мужчина любил свою жену, он хоронил ее вместе с браслетом и не заводил другого, пока не истекал срок траура.
Девушка села в постели, прижав руки к груди в жесте сочувствия:
— Мне не нужно было спрашивать.
— Это мне нужно было объясниться сразу, — великодушно возвратил он извинения, подумав, каким уродом должен казаться он этой девчушке.
— Если вы все же…
— Без обид. — Тон его не допускал возражений.
