Профессор потянулся к стакану с водой, меленько поглотал и вытер губы большим носовым платком. Затем с достоинством оглядел зал и начал:
– Сегодня, уважаемые товарищи, нас собрал всех вместе несколько необычный случай. Мы должны разобрать и, по всей вероятности, осудить неблаговидный поступок одного из наших молодых сограждан. Суть вопроса суду известна, непосвященные, для установления полной объективности, выслушают свидетельские показания сами и выскажут свое мнение. Скажу лишь одно. Кое-кому может показаться, что, дескать, проблема раздута и не следовало бы придавать случившемуся такого большого значения.
Нет, товарищи. В вопросах морали мелочей не существует. Если оставить без внимания этот факт, вслед за ним последуют другие. А со множественностью бороться гораздо труднее. Отсюда наша прямая задача – выявить корни проступка, не дать сорняку рассеять свои семена. Напомню, для ясности позиции обвинения, несколько прописных истин. Общество наше развивается свободно, мы свободно дышим, свободно выбираем любимое дело, свободно строим всю свою жизнь. Свободны и наши личные чувства, свободная любовь – в том смысле, что каждый из нас без малейшего влияния извне выбирает себе спутника жизни. Семья свободна, и свободные ее члены накрепко связаны друг с другом узами настоящей, большой любви. В тех случаях, когда вдруг оказывается, что чувства были неглубокими и исчез обоюдный духовный контакт, не отрицается возможность исправления ошибки. Подчеркиваю: исправления при ясном понимании обеими сторонами, что семейного счастья в данном супружеском сочетании не будет. Бывшие супруги, однако, сохраняют взаимное уважение, ибо все строится на полном доверии, на полной откровенности, – обман исключается совершенно… Так спрашивается: как объяснить поведение девушки, которая проявляет благосклонность сразу к трем мужчинам? Мне думается, это не просто обман самой себя, это аморальный акт, требующий самого сурового осуждения. Давайте же выслушаем тех, кто замешан в этой истории, и вынесем соответствующее резюме. Первое слово нашему уважаемому педагогу – Назаровой Екатерине Павловне.
Назарова стремительно поднялась на трибуну.
Она, сильно волнуясь, сказала:
– Думаю, что поступила правильно, и мой сын поймет меня, проявит должное благоразумие и найдет силы взглянуть на нечаянный предмет своего поклонения с позиций высокой нравственности… Начну с того, что прежде всего я мать и меня не может не беспокоить судьба моего сына. Когда его, в тяжелом состоянии, доставили на Землю, я чуть не сошла с ума… Только заключение врачей и быстрое выздоровление мальчика как-то успокоили меня. В первые дни я полагала, что дело всего-навсего в физических травмах, – они заживут, и все пойдет своим чередом. Но вот Улугбек вернулся домой, и я стала замечать в нем странные перемены. Он стал молчаливым, часами простаивал перед картиной, которую привез с Веды. Признаюсь, я даже обрадовалась своей догадке – сын познакомился с девушкой и влюбился в нее! Ну да, эта девушка выписана на полотне, сомнений быть не могло – она и есть. Случайно я наткнулась на тетрадь сына с записями и с ужасом обнаружила глубокую душевную драму… Оказывается, девушка, которую он полюбил, крайне непостоянна, разбрасывает свои чувства направо и налево… Сами понимаете – во мне заговорил не только материнский долг: я возмутилась как педагог. Открыто сказала обо всем сыну. Он промолчал. Пробовала говорить с ним еще и еще… Бесполезно! Своими горькими размышлениями поделилась с Жанной Васильевной. И тут узнала: девушка, изображенная на картине, – ее дочь… И мы с Жанной Васильевной решили – пусть этот прискорбный случай рассмотрит наша общественность, ее строгий, справедливый суд…
Профессор поблагодарил Назарову и продолжал:
– Прошу высказаться Максима Николаевича Коваля. С вами, кажется, полетела на Веду Юлия Петрова? Как это случилось?
Максим Николаевич неторопливо вышел и объяснил:
– Случилось все очень просто. Я пришел к Юрию Акимовичу и познакомился с Юлией. Мы решили слетать на Веду.
– Так прямо и решили? – иронизирует Гартман.
– Так и решили.
– И полетели?
– А что тут особенного?
– У вас семья, прекрасная жена, дети. Вы оставляете их и летите неизвестно куда. Вы знаете о том, сколько доставили беспокойства своим близким?
– Да. Я увлекся. Но как только вспомнил, дал радиограмму.
– Увлекся? Я не ослышался?
– Нет. Для меня встреча с Юлией была настоящим праздником.
– Вам нравится Юлия?
– Я же сказал. В самом начале я совсем потерял голову. Таких людей я никогда не видел.
В зале прокатился гул.
– А как же ваша жена? Она сейчас слушает вас.
– При чем тут жена! Светлана – мой самый близкий, родной человек. Кстати, благодаря Юлии я это лучше понял.
– Если можно, объясните подробней.
– Что объяснять. Мою Светлану я ни на кого не променяю. Пусть это будет преувеличением с моей стороны, но нет на свете женщины душевней, добрей, сердечней Светланы. Вот все, что я могу сказать.
– Благодарю вас. Вы свободны. Теперь прошу Арсения Юсупова.
Максим Николаевич вернулся в зал. Его место около стола занял Арсений. Он провел пятерней по белокурой шевелюре и хмуро сказал:
– Я не понимаю сегодняшнего разбирательства.
– Какие ваши годы – поймете! – шутливо парировал Гартман и спросил в упор: – Вы целовались с юной красавицей?
– Нет… Она сама поцеловала. Когда мы откопали ребят и перенесли их в корабль.
– Заслужили, значит. А как вы попали на Веду?
– Я встретил Юлию и Максима Николаевича на Станции отдыха. Они летели на Веду, а я домой… Потом я не выдержал и припустился за ними…
– Чего не выдержали?
Арсений опустил голову.
– Вам тоже понравилась Юлия? – спросил Гартман.
– Да, очень. Она так красива…
– Вероятно, вы влюблены.
– Влюблен? Совсем нет! Вначале, не скрою, мне так показалось. Но потом… меня отрезвила ее непонятная холодность, равнодушие, что ли… Я понял, что не нравлюсь девушке… Но если бы вы видели, как она, не жалея себя, расчищала место обвала, как ухаживала за ребятами, вы бы поняли, что это за человек.
– Спасибо. Садитесь. Теперь неплохо бы послушать Улугбека Назарова.
Арсений вернулся в зал. Улугбек встал и тихо начал:
– Ради нескольких слов не стоит выходить. Я лишь скажу о том, что очень огорчен бестактным поступком педагога Назаровой. Звание матери не дает право на подсматривание тайн взрослого сына и тем более на разбирательство несуществующих интимностей. Среди нас появился необыкновенный человек, и вместо того, чтобы окружить его вниманием, присмотреться к новому явлению, мы торопимся устроить судилище, повесить ярлык аморальности, безнравственности. Неожиданный, странный парадокс!
