- Я хоть и не одноглазое, но тоже кое-что умею... - Лихо повернула голову к другому. - Пошли, пошли, работаем!
Вторая тварь тоже шмякнулась с капота, дёргаясь, словно в конвульсиях, а Шатун с Алмазом уже вылетели из "Горыныча", захлопывая за собой дверцы. Прогибаемся, сукины дети, и разбегаемся, кто успеет! Не ходите монстры, в Тихолесье паскудить, может не обломиться!
"Калашников" трижды прокашлялся одиночными, и с крыши кувыркнулся один из продолжающих скалить пасть, монстров. Не успевших осознать, что расстановка сил на игровом поле поменялась, и беспомощно матерящиеся внутри железной повозки двуногие вдруг показали зубы. Да как показали!
"У Лихо, конечно сегодня будет нехилый головняк. - Алмаз заботливо, и навсегда - угомонил слабо трепыхающихся у переднего бампера "гуттаперчевых". - Но, кто к нам с головняком придёт, того мы от него же, и излечим. С гарантией".
Он в пару прыжков оказался с другой стороны внедорожника, где Шатун схлестнулся с другим тандемом, не желающим прогибаться под новые жизненные обстоятельства.
Там уже почти всё было в норме. Один суставчатый уже отходил в мир иной, любовно порубленный на неидеальные составляющие. Шатун явно не собирался красоваться, и отсекать симметричными ломтиками - рубил как получится, но наверняка. Оно и верно. Не до понтов.
Вторая тварь непередаваемо грациозно изгибалась примерно в полутора метрах от Шатуна, всё так же пытаясь поймать взгляд противника. Ещё одной особенностью "гуттаперчевых" было какое-то непостижимое, беспредельное нежелание отступать перед каким-либо противником. Что, в принципе, вполне увязывалось с отсутствием у них, чувства страха. Но, создавалось впечатление, что и инстинкт самосохранения - тоже был удалён их создателем, без возможности восстановления.
У последнего, пока ещё стоящего на своих конечностях "гуттаперчевого", уже висела на жиденьком лоскутке кожи левая конечность, попотчеванная тесаком Шатуна. Но тварь даже не думала отступать, злобно шипела, наполовину от боли, наполовину от непонимания, почему всё идёт не по привычному сценарию. Который обычно заканчивается сытым обедом, ещё живой, дёргающейся от боли, но не понимающей своего конца жертвой. Сегодня всё было диаметрально противоположно.
Шатун глядел ублюдочному созданию примерно туда, где у человека располагается межключичная впадина. Чутко сторожа каждое движение существа, и не давая ему полностью заглянуть в глаза.
"Гуттаперчевый" дёрнулся, пытаясь достать громилу, пустить кровь, обездвижить. Шатун сделал встречное движение, казалось, что он неминуемо попадёт под размашистый удар, но Алмаз уже примерно знал, что случится. Потому что ему было не впервой наблюдать, как атакует его старый друг. Пусть даже насквозь неуловимо для зрения.
Тварь была быстрой, очень быстрой, но Шатун всё-таки был немного быстрее. Вторая конечность полетела на асфальт, громила оказался позади существа, и тесаки два раза крест-накрест врубились в плоть. Сверху вниз. Третий удар снёс "гуттаперчевому" голову.
- Скажи, я красавчик. - Шатун пнул затихающего противника, и с легчайшим оттенком гордости посмотрел на друга. - Единственный в своём роде.
- Ага. - Алмаз оглянулся вокруг, убеждаясь, что всё действительно закончилось. - Красавчик. "Мясорубка Стайл". Тащи Лихо на заднее сиденье, пускай с ней Книжник понянькается. А то у неё отходняк ещё с полчаса продлится. А нам ехать надо.
Лихо уже лежала на руле, вцепившись в него всеми десятью пальцами, и тихо стонала от нахлынувшей головной боли. Шатун осторожно отцепил её от "баранки", и на руках отнёс на заднее сиденье, к Книжнику. Тот принялся гладить лежащую на его коленях голову Лихо, сбивчиво приговаривая что-то успокаивающее, расслабляющее.
"От таких нежностей, глядишь, у Лихо и через пять минут процесс адаптации завершится. - Алмаз забрался на водительское место. - Надеюсь, на сегодня норма приключений выполнена..."
"Горыныч", наконец-то вырвавшийся на оперативный простор, незамедлительно "расправил крылья", и набрал скорость. По российским дорогам, в большинстве своём - никогда не блиставшим особенным качеством, а уж тем более - после Сдвига: и девяносто вёрст в час - почти крейсерская движуха.
Проехали Вышний Волочек, Тверь, Клин - до Москвы оставалось совсем немного. То ли у Сдвига всё-таки имелся какой-то лимит на выделение по - творчески разнообразного негатива, то ли четвёрке попросту фартило: но больше им никто не досаждал. Тихолесье, всё-таки... Пусть и на своих дальних границах.
Только единожды, метрах в пятидесяти от едущего внедорожника, зашевелились придорожные кусты, и судя по некоторым несомненным признакам - это была незатейливая тварюшка, под названием "прилипала". Безобидная, в общем-то, пакость, нападающая только на беспомощных, раненых, и так далее. Она, так сказать - "прилипала" к выбранной жертве, и таскалась за ней в некотором отдалении до тех пор, пока не подворачивалась удобная возможность пустить в ход клыки и когти. Первая не нападала никогда, и если потенциальных жертв было две, или больше - "прилипала" исчезала бесследно, даже не пытаясь что-либо предпринять. А уж напасть на мчащегося "Горыныча", с четырьмя представителями рода человеческого, которым нечего терять...
"Прилипала" мгновенно утихомирилась, и когда внедорожник проезжал мимо вышеозначенных кустов, там уже была тишь и благодать. Заниматься форменным идиотизмом, вроде охоты на исчезнувшую в неизвестном направлении фауну, никто даже не думал. Благодушие (которого, в принципе, с утра не имелось вовсе), простёрлось настолько, что вдогонку ей даже не метнули "УРку", чтоб не забывала, кто тут всё-таки главный. Проехали, и проехали...
Миновали Солнечногорск, от которого, после окончания первой десятилетки Сдвига, остался насквозь неприглядный пейзаж, на довольно продолжительный период времени вызывающий стойкие ассоциации если не с преисподней, то с её преддверием. Побывав в Солнечногорске, можно было написать не один научный труд на тему "Нестабильное распределение аномального влияния Сдвига на окружающую среду". Если, конечно, осталось, кому и когда писать эти пухлые тома словесной зауми, вместо того, чтобы озаботиться становящейся всё более актуальной - проблемой выживания.
Лихо уже полностью восстановилась, хотя, по её личному признанию - мигрень продолжалась примерно в полтора раза больше, чем это бывает обычно. "Сдвиг крепчал" - сжато высказалась сама Лихо по этому поводу, и добавила несколько бодрящих высказываний, от которых Книжник покраснел, как воспитанница заведения для благородных девиц, по какому-то дикому недоразумению попавшая в компанию привокзальных шалав, отмечающих юбилейное заражение триппером.
