- Что за вздор. Значит, вы без моего разрешения заказали ему пропуск?
- Я не заказывал.
- Так не без пропуска же он прошел! Выясните.
Вызванный с пропусками дежурный предъявил всю пачку, и секретарь сразу заметил бумажку, отличавшуюся от других даже по формату.
- Так это же простая записка! - воскликнул он и прочитал вслух:
"Благодарю за любезное содействие. Олег Нагой".
- Это что же такое? - воззрился он на дежурного, только сейчас понявшего, что стряслась беда.
- Оставьте его, пусть вернется на пост, - приказал заместитель министра. - Уж если этот новоявленный Остап Бендер сумел обговорить вас и меня, то чего же с него спрашивать.
- Прикажете затребовать Нагого сюда или сразу передать дело в органы?
Замминистра помедлил, потом поднялся из-за стола, посмотрел в окно, запер сейф и только тогда ответил:
- Собственно говоря, ничего противозаконного Нагой не совершил. Вряд ли можно считать предосудительным способность убедительно отстаивать интересы своего предприятия. Нагой не применял силу, действовал не из корысти, не обманывал и не делал подлога.
- Но - пропуск!
- А он и не назвал свою записку пропуском, он только поблагодарил нас в ней. Он просто нахал, но это мне даже нравится. Люблю рискованных людей. Оставьте без последствий, а сейчас вызовите мне машину к подъезду.
19
На пути из Москвы Олег Петрович был молчаливее обычного, и попытки Афины Павловны расшевелить его не имели успеха.
- Ну и помалкивай в тряпочку, если уж стал такой важный, - обиделась Афина Павловна и достала из сумочки переводный роман.
А Олегу Петровичу, собственно, нечего было и обдумывать по-настоящему, потому что в его распоряжении была только факты, объяснение которых не укладывалось ни в какие рамки. Строго говоря, они вообще были необъяснимы, под них нельзя было подвести никакой теории, оставалось только фантазировать и строить весьма шаткие гипотезы. Но покачивание вагона, удобное кресло и смягченный перестук колес располагали к тому, что Олег Петрович вновь и вновь перекручивал нить своих размышлений.
Не подлежало уже никакому сомнению, что ему, по какой-то неведомой причине, стали присущи таинственные и могущественные способности, ему стало дано не только проникать в сокровенные мысли окружающих, но и влиять на решения и поступки людей по своему желанию. Прежде он за собой этого никогда не замечал, а теперь вот вдруг проявилось, получалось без особого труда, а само проявление этого психологического процесса становилось уже как бы само собой разумеющимся, как зрение, как слух.
Чтобы проникнуть в мысли другого, ему стоило только сосредоточиться, как, скажем, во время слушания лекции, от которой на миг отвлекся, но спохватился и вновь улавливаешь нить рассуждении лектора. Вот также и теперь, стоило немного напрячь внимание - и чужие мысли становились понятными, как свои. Правда, иногда получалась какая-то каша из набора слов, повторяющихся строчек песни или уж вовсе какой-то чепухи, но так, наверное, оно и было в голове того, на ком сосредоточивал он свое внимание.
У Афины, например, сейчас мысли шли, в основном, двумя слоями: самый плотный состоял из текста книги, над ним - ее, неоформленные словами суждения - одно ей нравилось, другое раздражало, - а где-то очень издалека прорывалось иногда беспокойство об оставленном в бюро проекте или расходы по поездке.
Афину, положим, он знал, а вот заместителя министра увидел первый раз, а мысли его были Олегу Петровичу даже еще яснее, наверное, потому, что сам он, сознавая ответственность момента, напрягся очень сильно. Замминистра, безусловно, был волевым, властным человеком и по натуре и в силу занимаемого им поста, но стоило Олегу Петровичу сосредоточить свои желания, как тот подчинился, незаметно для себя переменил свое решение, нашел подвернувшийся вариант действия и поступил так, как хотел Олег Петрович.
"Большая сила, черт возьми! - который уж раз отметил он, - гипноз, что ли? Вообще такое, если верить литературе, встречалось и раньше. Помнится, был, например, Свенгали, тот тоже умел распоряжаться людьми вопреки их воле. У графа Калиостро наблюдалось что-то в этом роде... В мелочь у них все это вылилось, в личное, а ведь могли бы совершить великие дела! А какие именно, на что стоит употребить такую силу?"
- Фина! - слегка толкнул он свою подругу, - оторвись-ка на минутку.
- Оторвалась, - ответила та, опустив книгу на колени.
- Я хочу тебя спросить об очень важном.
- Я вся - внимание, - заверила она.
- Вот так, молодчина! Скажи мне теперь, что бы ты стала делать, если бы смогла все, что хочешь?
- Подумаешь задача! Ну составила бы себе, например, хороший гардероб, купила тебе новую машину вместо твоей дрянной "букарахи", обзавелась бы дачей на южном берегу Крыма. Хватит тебе?
- Нет, ты размахнись пошире.
- Хорошо. Пусть дача будет на берегу Средиземного моря, у причала личная яхта. Не плохо бы еще иметь пять человек прислуги в своем распоряжении. А ты что, выиграл?
- Ты все-таки мельчишь, Фина. Представь, что тебе служит могущественный джин, готовый выполнить любое твое желание. Ты можешь распоряжаться судьбами людей, править государствами, делать все, что тебе угодно.
- Ну, если так, то я распоряжусь, чтобы был коммунизм. Он, конечно, и без меня неизбежен, но еще не скоро, а тут чтобы раз-два - и дело с концом.
- Это прекрасно. А как ты это осуществишь?
- Я прикажу, а джин пусть уж сам позаботится о способах.
- Афина, но ведь ты понимаешь, что без сопротивления ни капиталисты, ни царьки своего не уступят.
- Черт возьми, Олег, не знаю, чего ты от меня хочешь! Уж если джин всемогущ, пусть он и изворачивается как знает.
- Нет, Фина, даже в сказках должна быть своя логика. Вспомни: чтобы задержать погоню, кидают гребешок - и вырастает лес, бросают полотенце, из которого образуется река, а не наоборот. А баба Яга вынуждена лес сгрызть, а реку выпить, и опять-таки не иначе.
- Уж не собираешься ли ты стать сказочником?
- Нет, но ты не отвечаешь на основной вопрос.
- Дорогой мой, на него так сразу не ответишь, тут крепко думать надо. Разве тебе не ясно, что над этим ломали головы многие люди, куда более способные, чем я или ты. Спроси что-нибудь полегче...
Это было верно, смешно ожидать более определенного ответа, да и спрошено было без надежды на него. А вот попутно в словах Афины Павловны Олегу Петровичу показалось что-то примечательное, даже мало относящееся к вопросу, что промелькнуло, не зацепившись, и лишь через несколько минут он установил, что насторожило его мимолетное упоминание о "букарахе".
"Ну и что из того? - подумал он. - Афина права, хватит уж возиться с этой самоделкой, не то время, чтобы раскатываться на убогой тарахтелке. Ба, передам-ка я ее нашему ГПТУ, пусть ребята забавляются. Вот только ангела с нее надо снять, ни к чему им ангел".
