Чарли отбросил эти мысли, устыдившись их циничности. О Господи, хотя я умираю, позволь мне жить!
Он уже перестал понимать Пилбима и обрадовался, увидев Олджи Тимберлейна.
— Извините, что опоздал, — сказал Тимберлейн, с благодарностью принимая виски с имбирем и льдом. — Я ходил в больницу взглянуть на того ребенка из Мокачандпура. У него сильная лихорадка, и он без сознания. Полковник Хадсон накачал его мицетинином; говорит, все будет ясно к утру. У малыша тяжелое ранение, возможно, придется ампутировать ногу.
— А в остальном он как? — спросил Пилбим. — Я имею в виду: не мутант?
— Вполне нормальный. Тем более жаль, если умрет. А ведь мы ради него потеряли Фрэнка, Алана и Фрогги. Так обидно, что тех двух девочек разорвало снарядом.
— Может, у них еще было не все в порядке с наследственностью, — заметил Пилбим. Он предложил своим собеседникам манильские сигары, но когда оба англичанина отказались, закурил сам. С появлением Тимберлейна Пилбим немного взбодрился и лучше стал следить за своей речью.
— Из всех детей, которых мы находим, девяносто шесть и четыре десятых процента — с разными аномалиями, внешними и внутренними. До вашего прихода мы тут с Чарли мусолили старую тему: безумие нашего мира. Самый яркий пример — два последних десятилетия. Первые пятнадцать лет в Западном мире уничтожались все маленькие уродцы, которые еще рождались у нестерилизованных женщин. Потом наши «великие мыслители» сочли, что уродцы все-таки способны давать потомство и через одно поколение может восстановиться нормальное человечество. И вот теперь мы, как гангстеры, охотимся за детьми по всему миру.
— Нет, нет, так нельзя говорить, — возразил Чарли. — Я согласен, что узаконенное убийство этих… ну даже если их назвать уродцами…
— А как их еще называть? Без рук, без ног, без глаз, с какими-то корявыми конечностями — прямо как на картинах Сальвадора Дали.
— Но они принадлежали к роду людскому, их души бессмертны так же, как и наши. Их убийство — хуже, чем безумие. Но потом мы все же одумались и стали устраивать клиники для детей отсталых народов. Теперь несчастные крошки получают медицинскую помощь, о них заботятся…
Пилбим рассмеялся.
— Извините, Чарли, но вы мне рассказываете о том, чем я сам занимался. Похоже, вы хорошо усвоили официальную пропаганду. Но эти так называемые отсталые народы просто не совершали узаконенных убийств. Они любили своих чудовищ и оставили их в живых. И тогда мы решили воспользоваться их чудовищами, чтобы обеспечить свое собственное будущее. Я уже говорил: это экономическая война. Демократические страны — так же, как и наши приятели-коммунисты, — пытаются любыми средствами создать новое поколение, чтобы кто-то работал на их конвейерах и потреблял их товары… Вот и вся причина этой вонючей войны — мы просто деремся из-за остатков! Черт возьми, безумный мир, господа! Выпьем, сержант! За будущее поколение потребителей — сколько бы у них ни было голов и задниц!
Тимберлейн и Пилбим засмеялись. Чарли встал.
— Мне пора. Завтра мне в караул в восемь утра. Надо еще почистить мундир. Доброй ночи, джентльмены.
Когда он ушел, остальные двое наполнили стаканы и придвинулись ближе друг к другу.
— Похоже, он вроде плачущего Иисуса, — заметил Пилбим.
— Он спокойный парень. В трудную минуту на него можно рассчитывать — я уже сегодня убедился. Вообще, сколько я ни встречал религиозных людей они все твердо знают одну вещь: если они на стороне Бога, значит, их враги на стороне дьявола, и их можно преспокойно к нему отправить.
Пилбим осклабился и взглянул на Тимберлейна сквозь облако табачного дыма.
— А вы не такой.
— Кое в чем да. Я стараюсь забыть, что наших ребят завтра будут отпевать, а Чарли старается это помнить.
— У нас будут хоронить моего напарника и шофера. Мне придется задержаться с отъездом.
Уезжаете?
— Возвращаюсь в Штаты. Доберусь на машине до Кохимы, а там сяду в самолет — и домой, в Вашингтон. Тут моя работа закончена.
— Что у вас за работа, Джек, если не секрет?
— Сейчас я в специальном подразделении Поиска Детей, набираю людей для нового международного проекта. — Он умолк и более пристально посмотрел на Тимберлейна. — Олджи, что, если мы выйдем и подышим свежим воздухом Ассама?
— Я не против.
Снаружи температура резко упала: гарнизон находился на высоте почти десять тысяч футов над уровнем моря. Они инстинктивно ускорили шаг. Пилбим выбросил окурок манильской сигары и втоптал его в землю. Луна висела низко на брюхе неба, словно неопустившееся яичко. Голос единственной ночной птицы подчеркивал безмолвие остальной части мироздания.
— Жаль, из-за этой Катастрофы теперь и в космос почти невозможно полететь, — сказал Пилбим. — Наверно, где-нибудь среди звезд есть лекарство от нашего земного безумия. Мой старик очень надеялся на космос, интересовался всякой литературой. По натуре он оптимист был, поэтому так тяжело воспринял крах. Я рассказывал вашему другу Чарли: мой отец покончил с собой месяц назад. Мне все никак к этому не привыкнуть.
— Смерть отца всегда трудно пережить. Будто теряешь часть самого себя. И так обидно, когда это близкий человек и он еще полон сил.
— Похоже, вы кое-что об этом знаете.
— Да, кое-что. Мой отец тоже совершил самоубийство — как тысячи других людей. Я был тогда ребенком. Не знаю, лучше это или хуже… Вы были в хороших отношениях с отцом?
— Нет. Может, оттого мне так скверно. Я мог сблизиться с ним, но не захотел… Ладно, к черту все это!
Ветер, дувший с более высоких горных склонов, нарастал. Англичанин и американец шагали засунув руки в карманы.
Пилбим молча вспоминал, как отец поощрял его идеализм.
— «Не связывайся с аудиобизнесом, сынок, — говорил он. — Я обойдусь и без тебя. Вступай в Поиск Детей, если хочешь».
Пилбим вступил в эту организацию в шестнадцать лет, когда она только начинала разворачиваться. Самым большим достижением Поиска Детей было устройство трех Детских Центров, в окрестностях Вашингтона, Карачи и Сингапура. Туда с согласия родителей доставляли всех детей, родившихся после Катастрофы, чтобы научить их жить со своими аномалиями и в пораженном кризисом обществе.
Эксперимент проходил не очень удачно. Детей не хватало — одно время на каждого ребенка приходилось по три психиатра. Но все-таки люди прилагали силы и надеялись улучшить ситуацию. Пилбим работал в Карачи и был почти счастлив. Потом дети стали предметом международного спора. В конце концов разразилась война. Когда она достигла самого напряженного момента, Центры в Сингапуре и в Карачи были уничтожены бомбами с орбитальных автоматических станций. Пилбим спасся, получив лишь легкое ранение в ногу, и вернулся в Вашингтон — там он узнал о смерти отца.
