– Когда я ем, я не могу думать.
– Ну ешь, ешь, - тихо бормочет инспектор. - Бенедикт… Помнишь Бенедикта?.. Помнишь, хорошо. Так вот, у Бенедикта нашли твою визитную карточку. Ты случайно не с ним обыскивал дом?
Я возразил:
– Один ходил. Баллончик остался в кармане с предыдущего дела - забыл выложить. Случайно нажал на распылитель.
– Это плохо, - пробормотал он, - если баллончик твой, то за разгром полицейского участка отвечаешь только ты. Придется компенсировать ущерб. Твоему Шефу это не понравится.
– Ну это наши проблемы, - ответил я, подкладывая салат.
– Не спорю, ваши. Вернемся к карточке. Если ты скажешь, что Бенедикт ее у тебя украл, то мне опять-таки есть, что тебе ответить: на карточке найдены твои следы, причем свежайшие… Ну, как салат? По-моему, я не досолил.
Я коварнейшим образом усмехнулся:
– Соли хватает и в вашей пище и в ваших словах, милорд. Ее так много, что впору вам вести солеторговлю, не тратя время на писанье строф. Из Лнкашира нет известий?
– Нет, - помотал головой Виттенгер. - А будешь паясничать, останешься без десерта. Так откуда у Бенедикта твоя визитная карточка?
– Не имею ни малейшего понятия. Но если вы мне расскажете побольше об этом Бенедикте, то, может, и вспомню. За что его таскали по врачам? Начните с Сорбонны.
Инспектор снова наполнил бокалы, пригубил, почмокал губами, потом почему-то поморщился.
– История, на мой взгляд, почти анекдотическая. Рассказываю, как написано в его медицинской карте, поэтому все претензии не ко мне. Как тебе известно, Бенедикт Эппель учился на лингвиста, изучал древние и первобытные языки. Учился, надо сказать, совсем не плохо, получил стипендию, подавал, как говорится, надежды. Бенедикт никогда не относился к науке поверхностно, всегда старался докопаться до сути. Преподаватели сперва в нем души не чаяли. Потом его чрезмерное рвение начало раздражать - Бенедикт все подвергал сомнению, постоянно спорил, обвинял преподавателей в умышленной фальсификации, сокрытии улик… тьфу… исторических фактов. Преподаватели в Сорбонне никогда не отличались долготерпением. Да и кто станет терпеть, когда студент во время лекции вдруг вскакивает с места и начинает кричать, что всё - вранье, что студентов нарочно обманывают… Обругав очередного лектора, он начинал выдвигать собственные идеи относительно того, как и что надо изучать. Лекции заканчивались скандалами вплоть до вызова охраны.
– И за это его выгнали?
– Нет, выгнали его за вандализм. Однажды ночью его застукали в парижском Пантеоне на коленях у статуи Нострадамуса с зубилом в руках.
– Что это за статуя: "Нострадамус с зубилом в руках".
– Тьфу на тебя! Не Нострадамус с зубилом, а Бенедикт был с зубилом, есть такая скульптура…
– Святой Бенедикт с зубилом?
– Ильинский, десерта ты уже лишился. Сейчас лишишься и коньяка. Ты все отлично понял. Бенедикт держал в руках зубило и молоток и пытался отковырять от статуи Ностродамуса книгу, которую Нострадамус держал раскрытой на коленях. Книга была каменной, как и сам Нострадамус. У Эппеля есть очень своеобразная теория. Согласно его теории, в скульптурном портрете человека с книгой, главным персонажем является книга. И иногда ее можно прочитать или хотя бы узнать название. Эппель уверял, что каменный Нострадамус держит на руках неизвестную доселе книгу. В нее Нострадамус записал свои неизвестные доселе предсказания. Ты ведь знаешь, что Нострадамус был предсказателем?
– Ага, его бы к нам вместо Нимеша.
– Нимеша? А чем у вас занимается Нимеш?
Давно замечено, что сколько бы Виттенгер ни выпил, информацию он фильтрует четче иного трезвого. Я отмахнулся:
– Так, забудьте. Почему Бенедикт не воспользовался лазером?
– Если бы он воспользовался лазером, то угодил бы не в психиатрическую клинику, а в тюрьму. Лазер, по словам Бенедикта, не годится. Лазер режет ровно по прямой, а скалывать каменные страницы надо по сохранившимся внутри камня неоднородностям - так станет виден текст.
– А что написано на тех страницах, где раскрыта книга?
– Ничего. Пусто. Но Бенедикта это не волновало. Он говорил, что в средние века авторы специально оставляли внутри книги две чистые страницы, чтобы скульптор или, скажем, художник не смогли подсмотреть текст и изобразить его на скульптуре или, соответственно, на портрете.
– Не вижу логики. Откуда возьмется скрытый текст, если скульптор ничего не видит даже на открытой странице.
– Кажется, Бенедикта об этом никто не спрашивал, - озадаченно пробормотал инспектор. - Возможно было два скульптора. Один ваял статую, другой царапал буквы в книге. Федр, послушай, невозможно понять логику сумасшедшего. Нельзя воспринимать его идеи так серьезно.
– Однако послать человека в клинику из-за какой-то статуи… Нострадамус что, сильно пострадал?
– Нострадамусу хоть бы хны, но полицейским, пытавшимся скрутить Бенедикта, действительно досталось. Один из них потом два месяца провел в больнице с черепно-мозговой травмой - Эппель проломил ему голову молотком. Помня об этом, я вчера подстраховался - послал к общежитию пятерых ребят из спецназа. Бенедикт и пикнуть не успел.
– Буйный, однако. Что с ним случилось потом, после Сорбонны?
– Обязали в течение года раз в неделю посещать врача. Один пропуск - и принудительная госпитализация. Отходив сколько положено, Эппель покидает Землю и подается на Фаон. Благодаря заступничеству профессора Цанса его принимают на четвертый курс Фаонского Университета. Там он учится, но с перерывом - его однажды отправили к в клинику долечиваться.
– За что?
– А то не знаешь, - прищурился Виттенгер.
– Ни сном ни духом.
Виттенгер возмутился:
– Опять врешь! Доедай шампиньоны и говори, откуда у Бенедикта твоя карточка.
– Инспектор, не гоните так. Чтобы вспомнить нужно время. Какая хоть карточка-то? У меня их до черта.
– Карточка репортера из "Сектора Фаониссимо".
– Ну вы даете! Знаете, сколько таких карточек я раздал за свою жизнь? Сотни две, если не больше. Почему бы одной не оказаться у Бенедикта.
– То есть ты признаешь, что вы встречались, - насел Виттенгер. - Когда?
– Да хоть в прошлой жизни! Ради вон того куска осетрины, я призню, что Бенедикт - мой внебрачный сын. Давайте поговорим о ком-нибудь другом. Ну хоть о Шишке… нет, из уважения к вам, про Шишку я спрашивать не буду.
Заслышав ненавистное имя, инспектор побагровел.
– Я ее в Шнырька переименую и скормлю вапролокам! Постой, это ведь гениальная мысль! Сам Бенедикт бы позавидовал. Смотри, про эту девицу мы не знаем ничего, кроме прозвища - Шишка. Взять геном-код она не дала - укусила Ньютропа за палец. Когда стали ее фотографировать, скорчила такую гримасу, что мама родная не узнает. Через трое суток, а, как ты знаешь, держать без предъявления обвинения мы можем только семьдесят два часа, мы Шишку переименуем в Шнырька и заново сфотографируем. Вторую такую рожу ей ни в жизнь не состроить. И заново арестуем - снова на трое суток. Если не назовет своего настоящего имени, через трое суток снова переименуем. На сумасшедших действуют только сумасшедшие средства, помяни, Федр, мои слова!
