- Ты осуждаешь это? - спросил меня Антон.
- Нет! Как раз наоборот! - ответил я, вспомнив шикарные автомобили новых русских, подъезжающие к дверям ресторанов прямо по тротуару, и прохожих, жмущихся к стенам домов (сопровождавший меня студент-испанец - он изучал в нашем университете прозу Лескова - увидев это, сказал: "Я удивляюсь, как у вас до сих пор не было революции!") - Может, потому, что ни один моих предков за последние десять тысяч лет не стоял за прилавком.
- Да и мои тоже, - кивнул Антон. - А сейчас нам нужно алиби, и оно у нас, как на счастье, есть - сегодня свадьба в Немецком клубе.
Перед тем, как появиться в клубе, мы зашли в буфет ореховского вокзала и выпили по целой бутылке шампанского. ("Это, " - сказал Антон, - "для маскировки, будто мы там уже давно были.") На подступах к Немецкому клубу было людно, стояли автомобили свадебного кортежа, украшенные национал-социалистической символикой, а шафер жениха в альпийской шапочке выговаривал за что-то шофёру одной из машин. Мы проскользнули в свадебную залу на первом этаже и заняли первое же свободное место с двумя столовыми приборами. Было уже около десяти вечера, и свадебные торжества давно перевалили за экватор и разбились на несколько несвязанных частей. Люди пили на брудершафт, обсуждали политику, рассказывали анекдоты, справа от нас уже немолодой немец довольно бесцеремонно знакомился с молоденькой немочкой в вицмундирчике Ореховского сельскохозяйственного техникума, а оркестр на эстраде пел общеизвестную песню:
К жене пришель молодой любовник,
Когда мушь пошоль за пивом,
За пивом, за пивом, трала-ла-ла,
Когда мушь пошёль за пивом.
Бутылки шампанского натощак оказалось многовато для моего желудка, и как я ни закусывал, но вскоре стал ощущать себя как бы на палубе корабля, причем справа по борту до меня доносились комплименты, все до единого позаимствованные из новейшего немецкого романа, в стиле юнгержанства, а слева по борту Антон запоздало поздравлял жениха и целовал руки невесте: ее изображение плыло и плясало у меня в глазах, будто отделенное толщей текучей воды. Потом я пошел с кем-то танцевать (помню лишь легкое платьице из шелка и миниатюрные ручки, прижимавшие меня к себе), потом я сам как-то по-лермонтовски признавался в любви (Антон потом рассказал мне, что я танцевал с дочерью главного инженера "Орсельмаша", которой до брачного возраста по самым оптимистическим подсчетам оставалось года два), потом он вел меня какими-то закоулками, а я кричал, что я знаю, что все это мираж, сон, что все это - потемкинские деревни, и стоит мне толкнуть ближайшую картонажную стенку, как я сразу окажусь в своем прежнем американизированном обиталище по кличке демократическая Россия.
АВЕНТЮРА ТРИНАДЦАТАЯ,
в которой все идет своим чередом.
И такие люди, как вы, должны подать пример: вернуть стране военные барыши, распахнуть для народа свои закрома, забыть об охотничьих угодьях и прочих английских штучках, а вместо шампанского пить молоко с добрых немецких пастбищ.
Г.Штрассер.
Последствия нашей предыдущей авантюры нас не беспокоили. "Грабитель никогда не будет жаловаться на грабителей, " - резюмировал Антон. При первой же встрече с моей танцпартнершей - четырнадцатилетней девочкой с длинной русой косой (ее звали Хильда Барним) - я так искренне извинялся, что, наверное, был бы прощен даже Дианой. Моя синекура в качестве ассистента у Антона заключалась в обслуживании небольшого кинопроектора, чем я и занимался три-четыре раза в неделю. Остальное время Антон подробно выслушивал мои рассказы о моей параллели и долго размышлял над услышанным.
Событием последней недели мая был ультиматум Фюрера немецкого народа президенту США с требованием извиниться за омерзительное освещение в средствах массовой информации США немецкой действительности ("Извинится, никуда не денется, " - предсказывал Антон. - - "Такое уже было два раза: в 61-м и 79-м. Янки, видишь ли, это такие существа, для которых главное - их личное благополучие, исчисляется в долларах на душу населения, на подвиг в массе своей они не способны"). Клинтон некоторое время отмалчивался, но под угрозой ядерной бомбардировки Нью-Йорка первого июня сказал что-то невразумительное, что вполне устроило немецкую сторону, также не желавшую раздувать конфликт. Второго июня наши войска взяли штурмом столицу Ассама Гувахати, завершив, таким образом, разгром войск прониппонских сепаратистов. Ниппония же предъявила претензии на нейтральный ранее Тибет, но созванная пятнадцатого числа в Коломбо международная конференция по тибетскому вопросу выявила негативное отношение к этому России и Германии, да и США тоже не остались в стороне. В Копенгагене был торжественно открыт тоннель, связывающий датскую столицу с Мальме. В Москве какая-то правозащитница осквернила памятник "антисемиту" Кирову и была до смерти забита одним из прохожих - об этом Антону написал его дядя, работавший когда-то в Московском угро.
Вальдемар также прислал мне короткое письмо, ибо, напоминаю, не был силен в эпистолярном жанре:
"Здравствуй, Вальдемар. В нас усе добре. Сдаем выпускные экзамены. Виола уже сдала два на отлично, я завтра сдаю немецкий. Экзаменатор Рудольф Йоганович - прославился тем, что подрался прямо на торжествах по поводу годовщины комсомола с тем самым евреем, который дурно отзывался о русских девушках. Эта зараза таки отомстила мне, поставив четверку на госэкзамене но марксистско-ленинскому мировоззрению. Так что красный диплом мне улыбнулся. Но зато мне открыт путь в аспирантуру.
К тому же я сам - экзаменатор в училище. Сегодня курсанты сдавали мне историю философии, а накануне сессии вижу удивительный сон: будто один из моих самых неуспевающих учеников умоляет меня поставить ему пятерку, а я приторно-назидательно объясняю ему, что жизнь не есьм натянутая за экзамен оценка.
Мой отчим впал в немилость, и его переводят из Берлина куда-то на периферию Рейха, так что они хотят продать свой Карлсгоф, чтобы расплатиться с долгами и купить особняк на новом месте службы.
Передавай привет Антону. Виола передаёт тебе привет. Не женился ли ты еще?
Ленинбург. 10.06.96".
И все же поразительно смотреть на себя со стороны.
Беседы с Антоном помогали мне прояснить способ мышления этих людей и их жизненные аксиомы. Для Антона же это было чем-то вроде "игры в бисер", в которой он возвышался до поразительно тонких и справедливых оценок моего зазеркалья.
Антон: Меня больше всего удивляет, как это у вас никто не замечает вопиющих недостатков демократической формы правления?
Я: Нет, почему же. Недостатки демократии общеизвестны, но к ним относятся так же, как к преступности или детской проституции - по принципу "ничего не поделаешь", и в утешение приводят известное изречение Черчилля...
