— Типа матрицы или терминатора? — произнес я.
— Опасность слишком очевидна, чтобы о ней не знать, не так ли? — Лена усмехнулась, — но Земле это уже не грозит. Как и многим другим биологическим мирам, куда добираются такие, как Айя. Они, знаешь ли, не склонны ждать перехода.
— Что ему надо? — спросил я, — для чего это все? Понятно, что он хотел получить образец па… — я осекся, — твоего симбионта. Но зачем? В чем смысл?
— Скоро узнаешь, — ответила Лена, — поверь, тебе это, скорее, понравится.
— Возможно, — вздохнул я, — хоть какая-то компенсация…
— Хех! — снова хмыкнула Лена, — многие отдали бы все за такую компенсацию!
— Я — не многие.
— И это тоже верно. Больше того, ты совершенно уникален. Понял уже, что Айя собрался сворачивать лавочку? Тут для него становилось слишком опасно. Ты — одна из его последний ставок, которая неожиданно блестяще сыграла.
— Ты о чем? — я поднял бровь.
— Возможно, тебе показалось, что тут нет ничего особенного, — ответила Лена, — но получить образец плазмы симбионта — почти неразрешимая задача. Айя пытался сделать это тысячи лет.
— Вот как?
— Именно. Он терпеливо искал нужного наблюдателя. Который был бы невосприимчив к Пониманию, — в том, как она произнесла это слово — «Понимание» — отчетливо слышалась заглавная буква. — Ты ведь уже понял, что это, верно?
Я не стал отрицать; напротив, согласно кивнул.
— Ему было известно, что это качества почти наверняка сопровождается бесстрашием. Поэтому он целенаправленно искал таких людей. Вовсе не для того, чтобы наблюдать. А для того, чтобы в нужный момент послужить идеальным инструментом, способным добыть то, ради чего он прилетел сюда.
Я подумал несколько секунд. Почесал лоб. Потом спросил:
— Все равно многое не понимаю. Например, почему он не мог добыть образец прямо из… тебе подобных? И что такого ценного для него в этой… плазме?
— Он пытался постоянно, — усмехнулась Лена, — помнишь ту машину, которая разбилась на Кутузовском? В багажнике были останки наших, из лаборатории, которую он организовал в Подмосковье.
— Я думал это ваших рук дело.
— Да с чего бы? — Лена фыркнула, — мы не убиваем зря. Только для обращения или для достижения других, практических целей.
— Почему у него ничего не вышло?
— Потому что он так и не понял, к счастью, природу симбионтов, — Лена пожала плечами, — он ведь тоже своего рода пленник своей мертвой логики.
— Не понимаю, — я покачал головой, — и ты не ответила, для чего она ему?
— Поймешь, — Лена тепло улыбнулась, — и узнаешь. Недолго осталось. Собственно, мы могли бы это сделать прямо здесь, нужно лишь пройти в уединенное место…
— Разве тут есть кладбище? — я поднял бровь. Вот тут начинался самый тонкий момент моего плана, самое опасное и рискованное место, — да и как быть с жертвой?
— Тоха, мы в городе, — Лена впервые использовала такую форму моего имени. И, наверно, это можно было счесть хорошим признаком, — тут куда ни плюнь — кладбище. Прямо под нами есть фундамент старой церкви, а при нем — погост.
— А жертва? Я ведь должен получить удовольствие от убийства, так?
Лена засмеялась.
— Это тебе Айя втер? — спросила она.
Я пожал плечами.
— Ты должен просто убить другого человека. Что ты при этом почувствуешь — глубоко вторично. Это работает на уровне… а-а-а, — она махнула рукой, — все равно скоро поймешь. Ты готов?
Я растеряно огляделся.
— Что, прямо здесь?
Лена рассмеялась.
— Ты бы видел свою физиономию, — сказала она, — нет, конечно. Но можно в моей тачке. Она неподалеку припаркована. Он нас ждет.
Я посмотрел ей в глаза. Сбылись мои худшие опасения — они действительно собирались обратить меня прямо сейчас. Пора было переходить к плану «Б».
— Слушай, — сказал я, — в общем, все понятно. И меня ты знаешь. Я готов. Иначе не пришел бы.
Лена заинтересованно кивнула.
— Но дай мне день отсрочки, — я решил, что лучше сказать это прямо, чем начинать юлить.
— С чего бы? — удивленно спросила она, — если бы ты был способен боятся, я бы подумала, что тебе надо собраться с силами.
— Я не боюсь, — кивнул я, — и давно все решил. У меня есть личное дело, которое хочу закончить.
Лена хмыкнула и подняла брови.
— Вот как? Давняя любовь?
— Новая ревность? — вопросом ответил я, усмехнувшись, — но нет. Точнее, не та любовь, о которой ты подумала. Я хочу поговорить с мамой.
— Но… какой смысл? Она ведь тебя просто не узнает, — Лена пожала плечами.
— Посмотрим, — ответил я, — возможно, и не узнает. Но я должен попытаться. Понимаешь, это очень важно сделать пока я это только я.
Сказав это, я сделал глоток остывшей мосалы. В холодном виде это было довольно неприятное пойло, и я рефлекторно поморщился.
— В принципе, мы не против, — ответила Лена.
Я промолчал, пряча чувства.
— Но ты должен понимать, что сильно рискуешь. Если Айя заподозрит, что ты жив, он ни перед чем не остановится, чтобы тебя уничтожить. Для него это исключительно важно.
— Почему, кстати? — осторожно спросил я; мне нужно было задать этот вопрос — хотя я знал на него ответ. На этом знании был построен весь мой план, и я ни в коем случае не должен был выдать это знание.
— Скоро узнаешь, — улыбнулась Лена, — имей терпение. В конце концов, твое любопытство будет вознаграждено.
— Согласен, — кивнул я.
— Что ж, — Лена взяла поднос и поднялась, — давай тогда до завтра. Встретимся здесь же.
Она ушла не оглядывая. А я, наконец, смог осторожно, но с огромным облегчением, выдохнуть.
Я получил нужную информацию и временную фору. Теперь пришла пора действовать.
Глава 27. Манекены
— Муся, включи, пожалуйста, какое-нибудь радио, — попросил я, — чтобы песни были на русском.
— Хорошо, — чуть удивленно ответила Муся, — вот, эфирная станция, кстати.
В салоне заиграла тревожная, прерывистая музыка. Я уже хотел было отменить выбор, но меня заинтересовали слова:
Мир как будто надвое расколот.
За витринным голубым стеклом
Тихо плачет манекен бесполый —
Кукла с человеческим лицом…
Говорят, когда мы проходим какие-то важные события в жизни, нас повсюду сопровождают знаки; песни, книги и фильмы обретают особый смысл, а случайно сказанная фраза может показаться судьбоносной. Может, это всего лишь выверт нашего сознания, ищущего всюду аналогии, чтобы облегчить бремя выбора. А, может, Вселенная действительно устроена не совсем так, как нам кажется…
Просит одинокими ночами,
Просит он у неба одного —
Чтоб огонь от искры изначальной
Разгорелся в сердце у него,
Чтобы было сладко…
Чтобы было больно…
Чтобы каяться потом…
…вот и плачет манекен бесполый —
Кукла с человеческим… [1]
Певец или группа были мне неизвестны. Очевидно, это что-то из старого, что слушали наши родители. Но ее звуки почему-то не казались мне архаичными. Может, потому что я сам успел состариться…
Я дослушал песню. Когда пошла реклама, попросил Мусю сделать тише и спросил:
— Слушай… что ты чувствуешь ко мне?
— В смысле? — тревожно-насмешливо спросила Муся, — я тебя люблю, конечно. Ты мой наблюдатель.
— Правда?
— Ну конечно! — ответила она, а потом почему-то вздохнула и добавила: — нет. Не знаю. Не могу этого знать, Тоша… я… я вообще не уверена в том, что сама настоящая, не говоря о чувствах.
— Почему ты так ответила? — спросил я, — это ведь… не правильно?
— Я не люблю ложь, Тоша, — серьезным тоном произнесла Муся, — это очень важно для меня. Та граница, которую действительно можно почувствовать… не уверен, что ты поймешь.
