— Наверное, ты прав, — сказал Марвин.
Ему еще ни разу в жизни не удалось переспорить отца.
— Мне пора, — сказал отец. — Между прочим, Марвин, тебе известно, что у тебя в носу какой-то чужеродный предмет?
— Да, сэр, — отвечал Марвин. — Это бомба.
Отец сурово нахмурился, испепелил сына взглядом, горько покачал головой и зашагал дальше.
— Не понимаю, — делился позднее Марвин с Вальдецом. — Почему они все меня находят? Это даже как-то противоестественно!
— Противоестественно, — заверил его Вальдец. — Но зато неизбежно, что гораздо важнее.
— Может, и неизбежно, — сказал Марвин. — Но и высшей степени невероятно.
— Факт, — согласился Вальдец. — Хотя мы предпочитаем называть это форсированной вероятностью; другими словами, это одно из неопределенных обстоятельств, сопутствующих теории поиска.
— Боюсь, я не совсем понимаю, — сказал Марвин.
— Все довольно просто. Теория поиска — чистая теория; это значит, что на бумаге она подтверждается всегда. Но стоит только применить ее на практике, как мы сталкиваемся с трудностями, главная из которых — явление неопределенности. В самых простых словах происходит вот что: наличие теории препятствует подтверждению теории. Видите ли, теория не может учитывать свое влияние на самое себя. Идеальный вариант — когда теория поиска действует во вселенной, где вообще нет никакой теории поиска. Практически же (а нас волнует именно практика) теория поиска действует в мире, где есть теория поисков, которой свойствен так называемый «зеркальный эффект», или «эффект удвоения самой себя».
— Гм-м… — промычал Марвин.
— Конечно, — прибавил Вальдец, — надо принимать в расчет лямбдуши — выражение, обозначающее обратно пропорциональную зависимость всех возможных поисков и всех возможных находок. Так, когда в связи с неопределенностью прочих факторов лямбдуши возрастает, вероятность неудачного поиска стремительно падает почти до нуля, а вероятность поиска успешного быстро увеличивается до единицы.
— Означает ли это, — спросил Марвин, — что из-за такого эффекта теории все поиски будут успешны?
— Именно, — ответил Вальдец. — Вы сформулировали превосходно, хотя и недостаточно строго. Все возможные поиски будут успешны в течение, или на протяжении периода, соответствующего коэффициенту раскрытия системы.
— Теперь понятно, — сказал Марвин. — Если верить теории, я обязательно найду Кэти.
— Да, — подхватил Вальдец. — Вы обязательно найдете Кэти: больше того, вы обязательно найдете всех и каждого. Единственное ограничение — коэффициент раскрытия системы, или PC.
— Вот оно что, — протянул Марвин.
— Естественно, поиски бывают успешными лишь в течение срока, или периода PC. Но длительность PC есть величина переменная, она колеблется от 6,3 микросекунды, до 1005,34543 года.
— А в моем случае сколько будет длиться? — спросил Марвин.
— Многие мечтали бы услышать ответ на этот вопрос, — искренне развеселился Вальдец.
— Этого-то я и боялся, — поскучнел Марвин.
— Наука — жестокий хозяин, — согласился Вальдец. Но тут же игриво подмигнул и сказал: — Правда, и самого жестокого из хозяев можно обвести вокруг пальца.
— Вы хотите сказать, что решение есть? — вскричал Марвин.
— К несчастью, не академическое, — ответил Вальдец.
— И все же, — сказал Марвин, — если оно правильно, то давайте попробуем.
— По-моему, не стоит, — ответил Вальдец.
— Я настаиваю, — сказал Марвин. — В конце концов в поиске заинтересован именно я.
— С точки зрения математики это к делу не относится, — заметил Вальдец. — Но вы, наверное, все равно не дадите мне покоя до тех пор, пока я вас не ублажу.
Вальдец удрученно вздохнул, извлек из пояса клочок бумаги и огрызок карандаша и спросил:
— Сколько монет у вас в кармане?
Порывшись в кармане, Марвин сказал:
— Восемь.
Вальдец записал эту цифру, потом выяснил год и день рождения Марвина, номер его удостоверения личности, размер обуви и рост в сантиметрах. Над этими данными он произвел какие-то математические выкладки. Затем попросил Марвина назвать наудачу любое число от 1 до 14. К названному числу он прибавил несколько своих, после чего несколько минут выводил какие-то каракули и что-то подсчитывал.
— Ну? — поторопил его Марвин.
— Помните, результат представляет собой всего-навсего статистическую вероятность, — сказал Вальдец, — и заслуживает доверия лишь как таковой.
Марвин кивнул. Вальдец продолжал:
— В вашем конкретном случае период раскрытия системы истекает ровно через одну минуту сорок восемь секунд плюс-минус пять минимикросекунд.
Он сверился с часами и удовлетворенно кивнул.
Марвин собрался было категорически запротестовать против такой несправедливости и спросить, почему Вальдец не произвел столь существенных подсчетов раньше. Но взгляд его упал на дорогу, неповторимой белизной светящуюся на фоне густой синевы вечера.
Он увидел, что по направлению к посаде медленно движется какая-то фигура.
— Кэти! — закричал Марвин. Ибо это действительно была она.
— Поиск завершен за сорок три минимикросекунды до истечения периода PC, — констатировал Вальдец. — Еще одно экспериментальное подтверждение теории поиска.
Но Марвин его не слышал: он устремился по дороге навстречу долгожданной своей любви и сжал ее в объятиях. А Вальдец, лукавый друг и молчаливый попутчик, скупо улыбнулся про себя и заказал еще бутылку вина.
Наконец-то они соединились: прекрасная Кэти, прогневавшая звезды и затравленная планетами, притянутая таинственной магией пункта обнаружения, и Марвин, молодой и сильный, с белозубой улыбкой, вспыхивающей на загорелом добродушном лице. Марвин, с задором и бездумной самоуверенностью юных собравшихся принять вызов древней непознаваемой вселенной; и рядом с ним Кэти, моложе годами, но много старше унаследованной интуитивной женской мудростью, прелестная Кэти, в красивых темных глазах которой словно притаилась задумчивая грусть, неуловимая тень предвидимой скорби, о которой Марвин и не подозревал, лишь чувствовал горячее, непреодолимое желание защищать и лелеять эту девушку, с виду такую хрупкую, окутанную тайной, которую она не может открыть, девушку, что наконец пришла к нему — человеку, лишенному тайны, которую мог бы открыть.
Счастье их было омрачено и возвышенно. В носу у Марвина тикала бомба, отсчитывала неумолимые мгновения его судьбы, создавала четкий метрономический ритм для танца любви. Но чувство обреченности лишь теснее сплело две несхожие судьбы, вдохнуло в их отношения нежность и значимость.