— Ходить в одиночку сейчас небезопасно, — пожал плечами журналист. — Полиция, тайная и явная, не в силах оградить подданного Штатов от…
Агент перебил:
— Но аэродром действительно закрыт, сеньор журналист. Со вчерашнего полудня ни один самолет не поднялся в воздух. Этого потребовало ваше правительство. Вашингтон опасается, как бы здешние беспорядки не проникли за пределы республики. Своего рода карантин.
— Но Санта-Дора в пределах республики. Послушайте, мистер, как вас там, я должен поговорить с начальником аэропорта.
— Бесполезно, уверяю вас. Впрочем… — детектив вернул документ и кивнул полицейским: — Пусть пройдут.
По-коровьи задумчиво жуя резинку, сыщик смотрел им вслед.
— Кто-нибудь из вашего брата? — спросил сержант.
— Журналист.
— О, эта публика везде проникает, как москиты. Турнуть бы их отсюда.
— Он янки.
— Ну, это другое дело. Журналист-янки может оказаться кем угодно, знаю я их. Те трое, что прилетели полчаса назад, тоже американцы? Тогда найдут общий язык. Хоть бы все они перелетели к себе в Штаты!
Детектив не ответил.
— Сдается мне, что где-то я видел вон того, высокого, — продолжал сержант, которому очень хотелось поговорить. — И вообще, не нравится мне этот квартет.
И опять детектив не ответил. Он сплюнул жвачку, потрогал отвисший карман и двинулся следом за пришельцами к зданию аэровокзала.
— Смотри-ка, готовится вертолет! — сказал Слейн. — Быть может, сеньора Фортуна надумает послать нам удачу?
На краю поля, неподалеку от ангаров, стоял маленький зеленый вертолет, похожий издалека на кузнечика. Около него ярко блестел стеклом автозаправщик и хлопотала аэродромная прислуга.
— Рамон, Челли, останетесь на всякий случай у входа, — велел Багров.
В прохладном вестибюле было просторно, чисто, легкое жужжание вентиляторов подчеркивало необычную для таких мест тишину. У застекленной конторки трое охранников в белых расшитых кителях вполголоса беседовали с диспетчером. Все удивленно оглянулись на входящих.
— Хэлло, джентльмены! — как можно развязнее приветствовал их Слейн. — Вам повезло: здесь самое прохладное место во всей республике!
Охранники подняли два пальца к фуражкам, диспетчер вежливо улыбнулся.
— Аэродром закрыт, сеньоры.
— И напрасно! — засмеялся Слейн. — Сейчас вы могли бы хорошо заработать, ведь желающих вылететь из столицы более чем достаточно.
Он небрежно протянул диспетчеру удостоверение.
— Сеньор диспетчер, я и мой друг должны срочно вылететь в Санта-Дору. Что вы на это скажете?
— Но право же, сеньор… — он заглянул в удостоверение, — …сеньор Слейн, полеты отменены. Специальное распоряжение президента. К сожалению, ничем не могу помочь.
— Откуда же взялся вертолет у ангаров?
Диспетчер попытался увильнуть от ответа. Но не сумел.
— Час назад из Санта-Доры…
— Вот как! И должен лететь обратно?
— Это мне не известно. Клянусь вам, сеньоры!
— Не клянитесь, сейчас каждое слово действительно и без присяги на библии. Но кто мне может ответить более определенно?
— На знаю… Разве что господин директор. Но он сейчас занят, сеньоры, и не…
Диспетчер смолк и вытянулся. Массивная дверь рядом с конторкой отворилась, из нее боком выдвинулся дородный господин в кителе аэродромной администрации. За ним шли двое в рубашках хаки.
— Сеньор директор, если не ошибаюсь? — быстро сориентировался Слейн.
Все, что произошло дальше, так ошеломило Слейна, что он не сразу пришел в себя.
Один из спутников директора, рыжий, с красным облупившимся лицом, выхватил пистолет и щелкнул предохранителем.
— Не стрелять! Он нужен живой! — крикнул второй, коренастый блондин.
Над самым плечом Слейна сухо треснул пистолетный выстрел.
— А, черт! — коренастый кошкой отпрыгнул назад, в кабинет директора.
— Беги, Джо! — услышал Слейн голос Багрова. Но откуда-то сбоку метнулось красное оскаленное лицо, от удара зазвенело в голове, закачались колонны вестибюля, конторка, двери…
…Кто-то тянул его за плечо, стараясь поднять с холодного пола. Хлопали выстрелы, глухой болью отдаваясь в темени. Слейн хотел ощупать голову… Но в запястье впилось холодное, жесткое… Он открыл глаза. На запястьях блестели наручники. Рядом на полу лежал Багров и, неловко скользя коленями, пытался тащить друга к выходу. Его руки тоже сковывали стальные браслеты. Таможенники в белых кителях из-за мраморной колонны стреляли из пистолетов по входной двери. У конторки навзничь лежало тело директора.
Из кабинета директора вышел коренастый блондин. Левой ладонью он сжимал правое плечо, пальцы и рубашка хаки были в крови.
— Ну вот, кажется, и все. Вставайте, Богроуф, на этот раз выигрываю я. Надеюсь, вы не ранены?
Багров мельком глянул на противника и склонился над Слейном.
— Как ты себя чувствуешь, Джо?
Рубашка Багрова разорвана у ворота, на виске ссадина.
— Как можно чувствовать себя с такими украшениями! — Слейн потряс наручниками. — Что-то я ни черта не понимаю…
— Потом поймете, — перебил коренастый. — Вставайте, джентльмены, ваш матч закончен.
Он повернулся к таможенникам, выглядывавшим из-за колонны:
— Вы, там! Не найдется ли здесь подходящей камеры для этих джентльменов?
Сыщик проворно, со знанием дела, обшарил карманы арестованных, извлек сигареты, авторучку и блокнот Слейна, бумажники, передал рыжему верзиле и указал револьвером на дверь вестибюля:
— Прошу, сеньоры.
У входа лежал Челли. Пуля сыщика попала ему в затылок, на белой горячей ступеньке запеклись багровые сгустки. Рамона нигде не было видно.
В прохладном подвале пахло пряностями и фруктами.
— Сюда, — сказал сыщик и ключом открыл железную дверь с крохотным смотровым окошечком. Подмигнул Слейну: — Располагайтесь, мистер журналист, и чувствуйте себя как дома, в Америке.
— А что, здесь не так уж плохо, — Слейн шагнул в квадратную камеру без окон. — По крайней мере, не жарко. Не составите ли нам компанию, сеньор шпик?
— Прохлада временная, — ухмыльнулся сыщик сквозь жвачку. — Вам будет еще жарко.
Захлопнулась дверь.
— Эй! — крикнул ему вслед журналист. — Верните сигареты, ведь они не контрабандные!
Не ответили.
Слейн уселся на единственный железный табурет. Багров стоял, прислонясь спиной к двери.
— Болит голова, Джо?
— Немного. У рыжего, наверное, был в руке кастет.
— Рыжий — бывший гестаповец, а они бить умеют. Здесь он называется сеньором Мануэлем.
— Постой, а кто же тогда второй?
