«Знаешь что? — говорю я Пете. — Что это ты мне голову морочишь? Ничего таинственного здесь нет. Все это ерунда. Если человек и украл черепки, так просто в силу обыкновенного хулиганства!»
В общем, принялся его отчитывать.
Кончилось это дело тем, что Петя обиделся и перестал со мной разговаривать.
Однако, представьте себе, немного позже произошел опять подозрительный случай! Ну, конечно, если принять во внимание все то, что было у нас раньше.
Дело было вот как.
Запускает Петя свой электрограммофон, видно от скуки, и давай прослушивать коллекцию пластинок с этими самыми взрывами. Особенно он нажимает на последнюю запись и гоняет ее, можно сказать, беспрерывно.
Слушать все это мне было безусловно противно. Но чтобы окончательно не рассориться с Петей, я все это терплю и делаю вид, что отношусь безразлично.
Немного погодя решил я подойти к окну и посмотреть, какая на дворе погода — в смысле возможности налета. С этой целью отодвинул чуть-чуть светомаскировку и выглядываю осторожно в образовавшуюся щель, так, чтобы свет из комнаты не проникал наружу.
К своему удивлению, вижу: торчат у окна три каких-то силуэта. Прислушиваются. Когда я пригляделся, то, представьте себе, в числе прислушивающихся узнал опять этого самого сутулого типа. А главное — интересуется он, видно, больше остальных тем, что происходит у нас в комнате, так как ближе всех пододвинул к окну свою физиономию.
«Эге, голубчик! — думаю. — Опять появился!»
Выхватываю из кармана электрический фонарик и направляю на него луч света.
И вот на черном, ночном фоне вижу я это самое знакомое мне лицо, показавшееся в то время, ввиду моего нервного состояния, страшным и неприятно как-то оскалившим зубы. Смотрит на меня в упор неподвижным взглядом сквозь свои большие роговые очки.
Все это, конечно, продолжалось одно мгновение. Лицо сразу исчезло.
Выскакиваем мы с Петей наружу. Тщательно обыскиваем все кругом — никого нет. Да, собственно говоря, в этом нет ничего удивительного. В таком парке, как у нас, каждый легко может спрятаться даже днем.
В общем, в эту ночь мы не спали. Я вызвал несколько человек охраны и расположил их в засаде у разных дверей здания. Сам же караулил в коридоре, поглядывая то и дело в окно. Но все это оказалось совершенно напрасным. Никто не появлялся, и ничего особенного в эту ночь не произошло.
Но вот по прошествии нескольких дней начинаю я замечать, что с Петей творится что-то неладное.
Стал он мрачный, как черт. Куда-то надолго исчезает и даже иногда не ночует дома. Сразу видно, что чем-то весьма озабочен.
«Все продолжает изображать из себя сыщика, — думаю. — Вот чудак!»
Однако свои обязанности он несет исправно. Придраться не к чему.
Просыпаюсь я как-то ночью по неизвестной причине. Прислушиваюсь… Тревоги, кажется, нет — метроном стучит медленно. Но за последнее время у меня уже выработалась привычка: прислушиваться ночью к различным шорохам. И вот слышу: откуда-то издалека доносятся знакомые звуки. Начинаю соображать, что это через репродуктор передается граммофонная пластинка. Даже шипение иголки иногда слышно — видно, старая.
Но что же это за пластинка? «Неужели, — думаю, — еще кто-нибудь, кроме Пети, занимается тем, что записывает звуки бомбежки?» Слышу — запись точно как у Пети. Кончилась одна пластинка. Поставили вторую такого же содержания. Ветер доносит звуки порывами — то тише, то громче. Начинаю будить Петю.
«Послушай, — говорю я ему, — какую музыку передают».
Но здесь, как нарочно, все стало затихать.
«Ничего особенного», отвечает мне Петя.
«Звукозапись, — говорю я ему, — точно такая же, как у тебя. Только что доносилась издалека».
Приподнялся Петя, протер глаза руками и говорит мне встревоженным голосом:
«Не может быть! Откуда такая, как у меня? Тебе, наверно, послышалось».
Сидели мы с ним еще некоторое время и ждали, но больше так ничего и не услышали.
Наутро — не помню, по какому случаю — ищу я глазами Петин чемоданчик для хранения граммофонных пластинок и не нахожу его нигде. А раньше он стоял всегда на видном месте.
Это меня заинтересовало. Принялся я искать чемоданчик и скоро убедился в том, что его решительно нигде нет!
«Куда он мог деваться?» спрашиваю Петю.
«Вот уж не знаю. Непонятное дело!..» отвечает он.
Нужно вам сказать, стал я постепенно не на шутку беспокоиться.
Петя ушел по своим делам, а я остался один.
Первый раз за все это время я тут по-серьезному задумался о всех этих событиях. Внутренне начал соглашаться с Петей, что во всем этом существует действительно какая-то тайна. Охватило меня беспокойство. Тут погода еще мерзкая, осенняя. Туман на дворе такой, что в десяти шагах ничего не видно.
Хожу один по коридору — так себе, просто безо всякого дела. Все теперь кажется мне подозрительным. Даже в гуле собственных шагов, отдающемся по коридору, слышится мне что-то неестественное.
«Что все это значит? — думаю. — Кому понадобились ерундовые Петины пластинки и кто это вздумал заводить их ночью? Что это за шутки?..»
Хожу я, значит, часто останавливаюсь, прислушиваюсь, присматриваюсь к разным предметам. Одним словом, нервы стали не совсем в порядке.
А вот вечером, представьте себе, напало на меня, наоборот, боевое настроение.
«Обязательно разберусь с этим делом, — думаю я. — Разберусь, если даже для этого придется задержаться с отлетом. Может быть, здесь действительно серьезное вредительство какое-нибудь готовится. Но сейчас даже неудобно обратиться куда-либо за помощью. Еще засмеют. Надо собрать более серьезные факты. Поймать бы мне этого сутулого в очках! Чего ради он все время возле нас крутится? Я бы тогда сразу узнал, в чем дело…»
Выхожу в парк.
С безразличным видом гуляющего человека начинаю бродить, осторожно присматриваясь к окружающим зданиям.
А вокруг, куда ни взглянешь, — большие корпуса, принадлежащие другим институтам, всевозможные лаборатории, мастерские и даже маленькие заводы.
В некоторых из них кипит работа. У нас в Ленинграде во время блокады использовали малейшую возможность для производства вооружения и вообще всего необходимого для фронта. Но много было и пустых корпусов с эвакуированным оборудованием. Выглядели они безжизненными.
Долго я ходил таким образом, стараясь ко всему внимательно присматриваться.
Начинало темнеть.
Скоро завыли сирены воздушной тревоги. Метроном переменил свой ритм и стал постукивать быстро.
Я уже начал было сомневаться в целесообразности моих наблюдений и решил вернуться к себе, как вдруг заметил в глубине парка трех человек, торопливо идущих по аллее.
