И все же: не так он представлял себе свою победу, совсем не так. Где она, та невероятная, вожделенная, сладостная власть? Где звездопады и дожди цветов, где толпы, возносящие хвалу, где сияющий престол? Не солгал ли Созидатель Брахма, воистину ли отдал невероятнейший дар из всех, что требовали у него?
Из вечно вторых – в вечно первые.
Из куклы-аватара – Верховной Личностью Господа.
Может, что и солгал.
Кришна обернулся. Позади полукругом стояли три колесницы, и братья-Пандавы таращились на него мертвыми глазами.
Арджуна очнулся первым. Сморгнул, встряхнулся, отгоняя мару: только что едва ли не все боги Трилоки предстояли им, распространяя сияние на главные и промежуточные части света, и вот уже нет их, один Баламут...
Баламут.
Один.
Кришна вспрыгнул в “гнездо” и коротко приказал державшему поводья Сатьяки: “Гони!”
После торжественного въезда в Хастинапур от имени Пандавов были разосланы гонцы. Объявлялось, что приношение Раджасуйа было сорвано из-за злодейских козней и нечестной игры, а стало быть, должно считаться состоявшимся. Обескровленные в Великой Битве княжества не возражали, и в Городе Слона началась подготовка ко второму обряду, закрепляющему власть Чакравартина, Приношению Коня – ашвамедхе.
Он просыпался ночами и не сразу вспоминал, где находится; долго лежал, прислушиваясь, как затаившийся зверь. Золотые инкрустации стен тускло бликовали. В зыбком мраке, обнимающем ложе, сотнями ходили призраки, чудища, евшие сердце и мозг.
...золотые деревья и золотая трава росли из золотого песка; он шел куда-то по опушке этого неживого леса, не оставляя следов, и перья золотых птиц медленно осыпались с ветвей – мертвые птицы сидели, роняя перья...
...собаки с четырьмя глазами приходили и смотрели.
...коридоры и залы брошенных дворцов сменялись сгнившими хижинами: во всем мире не было ни одного человека, вода замывала следы, камень изваяний крошился от муссонных дождей. Дорога вела от пустоты к пустоте, и не было у дороги ни конца, ни начала...
Баламут не ошибся. Ни разу. Ни в юности, задумывая свою великую игру, ни позже, осуществляя ее. Жар-Тапас, плод страдания и выполнения долга, подлежал обмену на дары: таков был Закон Двапара-Юги. Праведно живущий, изнуренный несчастьями или предающийся самоистязанию равно рассчитывали на награду прижизненную или посмертную.
Песнь Господа была средством обрести тапас, избегнув тягот его стяжания. Обещая блаженство, притягивая души, требуя безоговорочного повиновения и безоглядной любви, она дарила флейтисту чужой Жар; прозвучав над Курукшетрой, несмолкающий зов: “Люби Меня больше всех!” подарил ему – одному – Жар миллионов.
Баламут не ошибся.
Просто юга сменилась.
И плохо спалось ему в обществе дюжины жен. Они, счастливые милостью любимого бога, не могли понять, что в действительности нужны ему не для услад вечно юной плоти; девичьими телами пытался он заслониться от бродящих поодаль призраков. Но женщины – плохая защита, даже если они готовы отдать кровь по капле и душу по струнке...
В конце концов отчаявшийся Баламут затащил Арджуну в постель. Кришна из кожи лез вон, ублажая его, он бы согласился на что угодно, но Серебряный ничего не требовал. Без особого интереса он спросил: “Где твоя флейта?”, – и Баламут развел руками.
Видения, являвшиеся прежде обоим вместе с упоением страсти, больше не приходили; впрочем, и без них получилось неплохо. Лежа в забытьи на груди возлюбленного, Баламут улыбался – он не прогадал, и остаток ночи, усталый, спал сладко, как никогда: кошмары не проникли в кольцо рук величайшего из воителей и преданнейшего из бхактов...
Видения явились под утро. В мареве полуяви, когда случайно проснувшийся Баламут открыл глаза и, полный благодарности, бросил взгляд на того, с кем делил ложе.
Он лежал в объятиях трупа, кишащего червями.
Кришна с остановившимся дыханием вылетел из покоев. До самого выступления армии вслед за жертвенным конем он избегал встречаться с Арджуной и даже на пирах смотрел в сторону. Серебряный не выказывал ни малейшего удивления, принимая волю Бхагавана, как должное.
Это было невыносимо.
Из похода Серебряный вернулся измученный ранами, сутулящийся и страшно постаревший. Победоносный, вернувшийся с победой, он приветствовал братьев и обнял Кришну; руки Обезьянознаменного были холодными и слегка тряслись, словно у дряхлого старца.
Баламут поднял голову и встретил серый взгляд полководца, усталый и безразличный. Даже когда он собственноручно убивал ту безумную, несообразную ни с чем страсть, что горела в его былой синеве, – она не желала умирать, становиться Преданностью, она таилась под углями, как прибитый дождем костер, и несмело теплилась, готовая в любой миг вновь опалить неукротимым пламенем...
Сейчас эти глаза были пусты.
Любят – живые.
Баламут едва дотерпел до завершения обрядов и на следующий же день умчался в Двараку, не желая видеть некогда дорогое лицо.
Теперь он был уверен, что любил Арджуну.
Жертвенный конь, выйдя из врат Города Слона гладким крепконогим жеребцом, за время странствий превратился в заморенного одра. Времени прошло не столь много; жрецы-надзиратели ломали головы – отравлен? Испорчен тайными недоброжелателями? Однако, коль скоро конь пришел живым, все остальное не имело значения; конюхи подкормили и вычистили вороного, и в должный день он был торжественно заклан на центральной площади. Благочестивые брахманы, коих множество привлекло в столицу обещание обильных даров, стояли кругом, изощряясь в умении определять волю богов по внутренностям жертвы.
Затем рядом с жертвенником, с которого все еще капала кровь, исполненные добродетелей и непрестанно восхваляемые Пандавы по очереди совершили ритуальное соитие с общей женой. Несмотря на исключительную святость обряда, Драупади удалилась в свои покои немедля по выполнении супружеского долга.
Конину же сожгли.
Кали-Юга.
Воистину же, внемлите, цари земли станут косны духом и жестоки, будут постоянно пребывать во лжи и злодеяниях, предавать смерти женщин, детей и коров; они захватят имущество подданных. Жизнь станет короткой, а желания – ненасытными. Благосостояние и благочестие, уменьшаясь день ото дня, дойдут до полного своего исчезновения; так мир окажется развращенным всецело... Царить будет нищета, пользоваться уважением – богатство, только лживые достигнут успеха в суде, и процветет всяческий блуд и распутство, отчего смешаются варны и не станет уже ничего, почитаемого как священное...
