– Я пришел не из-за денег. Это насчет науки. Мне известны вещи, которые вы хотите знать.
Джонсон щелкнул пальцами:
– Вы – тот самый парень с обочины. Попрошайка. – Лицо перекосила презрительная гримаса. – Только не говорите, что теперь вы решили по домам ходить.
– Выслушайте меня. Вы – человек, который поймет мой рассказ. Помогите разобраться в том, что должно произойти – а вернее, когда.
У Джонсона побурели щеки – от раздражения, нетерпения и изрядного беспокойства. От чувства ответственности за тех, кто находится в доме, за тех, кто важен в его жизни.
– Большинство понятия не имеет об индикаторах, – продолжал Даниэль. – Но дела в этой пряди, безусловно, идут не так, как надо.
Джонсон скривился.
– Если не хотите денег, тогда и разговаривать не о чем. У меня нет времени на всякую чушь.
– Времени не осталось ни у кого, Фред.
Профессор понизил голос и бросил взгляд влево, в сторону кухни:
– Убирайтесь прочь!
Даниэль попробовал прочитать его реакцию – слова подобраны резкие, однако Джонсон не был склонен к насилию. К тому же Даниэль знал, что его визави не ударит непрошеного гостя и не вызовет полицию. Даниэль болен, это видно невооруженным глазом. Ему как минимум нужен больничный покой, хороший врач – а если брать по максимуму…
Ему нужен Фред.
Позади Джонсона появилась женщина – обеспокоенная, любопытствующая, – много моложе профессора, не старше тридцати, с короткими рыжеватыми волосами, высокими скулами, удлиненным подбородком, свежая, симпатичная.
– К нам кто-то пришел, милый? – спросила она, из-за спины обняв Фреда за плечи, и смерила Даниэля взглядом.
Бродяга сморгнул неожиданные слезы и изо всех сил попытался сфокусировать глаза.
– Мэри… – прошептал он. – Бог ты мой, ты вышла за него…
Женщина переменилась в лице.
– Откуда вы нас знаете? – жестко потребовала она. – Фред, запирай дверь!
– Мэри, это я, Даниэль…
Колени стали ватными, и он ухватился за дверной косяк.
– Гос-споди… – прошипела женщина. – Его сейчас вырвет.
Медленно скользя вниз, цепляясь из последних усилий, Даниэль замотал головой.
– Воды… чуть отдышаться. Пусть для вас я чокнутый, не в себе, но… мы знакомы…
– Черта с два! Я вас в жизни не видела! – вскипела Мэри, однако секунду погодя отправилась за водой.
Джонсон помог Даниэлю встать на ноги.
– Парень, – сказал Фред. – Ты почему решил именно к нам ломиться? Ты ж едва на ногах стоишь, а уж про вонь я молчу. Меня так и подмывает вызвать «скорую»… или полицию.
– Нет-нет, – настойчиво возразил Даниэль. – Просто я весь день на ногах. Я уйду – обещаю! – но сначала мы должны поговорить. Прошу вас!
Он сунул руку в карман и вытащил Бандля. Разогнул книгу в корешке, пустив страницы веером.
– Вы только взгляните. Криптиды. Лазариды. И так много! Времени почти не осталось.
Вернулась Мэри с водой. Даниэль одним махом осушил стакан. Женщина сжала правую руку в кулак, и кольца не было видно.
– Я не устрою никаких сцен. Мэри… я так рад… вы женаты? Вместе живете?
– Не твое собачье дело, – отрезала Мэри. – Ты кто такой, вообще?
– Твой брат. Даниэль.
Лицо женщины пошло пунцовыми пятнами, брови нахмурились. Глаза превратились в оловянные пуговицы. В ней не осталось и грана прежней красоты.
– Пшел вон! – Она чуть не плюнула ему в лицо. – Будь ты проклят, убирайся!
– Дружище, сваливай подобру-поздорову, – кивнул Фред. – Она шутить не любит.
– Что-то случалось… – прошептал Даниэль, глядя между ними. В глазах плыл туман. – Что же это? Что со мной творится?
– Если ты про моего брата, то он подох в девятнадцать лет, – процедила Мэри. – И слава богу. Собаке собачья смерть… Все, я вызываю полицию.
За прошедшее столетие мистер Уитлоу весьма переменился. В свое время он чуть ли не с отеческой строгостью благоволил к юному и отчаянному Максу Главку. В стародавние времена мистер Уитлоу (Макс до сих пор знал лишь его фамилию) одевался опрятно, немножко консервативно, был подтянут, обладал звучным голосом и изрядной физической силой, несмотря на свой более чем зрелый возраст.
Сейчас, пожалуй, из знакомых особенностей осталась лишь хромая нога; впрочем, она явно не мешала владельцу.
Но вот лицо… Физиономию Уитлоу изъели оспины и рытвины, особенно выделявшиеся на бледной коже в желтоватом свете коридора; в бездонных черных зрачках словно поселилась безлунная ночь. Одет он был в серый костюм прилегающего покроя с узкими бортами; в глаза бросались белоснежные манжеты, запонки с крупными гранатами, узконосые черные туфли. Маслянистые черные пряди симметрично разделял прямой пробор, а над наспех повязанным галстуком-бабочкой выпирал бледный кадык. Вместо привычного котелка он держал в руке мягкую шляпу и стоял у входной двери в позе нервозного смирения. Губы подрагивали в кривой улыбке, подчеркивающей скуластые черты, хотя в глазах улыбчивости не было и в помине, что придавало ему вид маньяка из поезда-призрака.
– Помнишь меня, Макс? – спросил он.
– Мистер Уитлоу, – кивнул Главк. – Прошу вас, входите.
Но гость не шагнул внутрь, хотя хозяин отступил назад, освобождая проход. Вместо этого его широко распахнутые глаза уставились на комнату в конце коридора.
Когда-то, по рекомендации Шенка, Главк познакомился с мистером Уитлоу, который, в свою очередь, представил его Моли – уклончивому слепцу, обитавшему в полуразрушенной усадьбе неподалеку от Лондона, в Боурхемвуде. Слепец же пристроил его на службу при Бледноликой Госпоже.
– Я прибыл во исполнение воли мистера Шенка, – промолвил Уитлоу. – Он уведомил меня о твоем местонахождении, а также о том, что ты не так давно разбил сердце одному из наших оперативников.
– Умгм… – выдавил Главк, чувствуя, как леденеют конечности. Достаточно лишь намека на возможное неудовольствие Госпожи, чтобы это случилось с самым смелым из людей. – До сих пор меня не наказывали за прополку сорняков на нашей плодородной почве.
– Обстоятельства меняются, – заметил Уитлоу. – Ты причинил нам ущерб в критический момент.
– Свои участки я обрабатываю в одиночку, мистер Уитлоу, – с достоинством возразил Главк. В визите с самого начала чувствовалась некая несуразность, словно во сне, а потому в нем крылась некая значимость, сигнал – интуиция вновь не подвела. Петля затягивается. В противном случае, с какой стати открывать столь многое? Ибо Главку дали понять, что мистер Шенк до сих пор жив, по-прежнему работает и пользуется благоволением Алебастровой Княжны – и это несмотря на то, что его поглотило самое жуткое из всех Зияний, с которыми когда-либо сталкивался Главк, – в роковой день, 9 августа 1924 года, в Реймсе.
– Существуют способы негласно навести справки, – сказал Уитлоу.
Тут Главк окончательно понял, что его дразнят.
– Я работал без присмотра девяносто лет. С заказчиком общаюсь лишь в момент доставки. Последний раз это было несколько лет тому назад, и никто ничего не говорил про перемены.
Сквозь дверную щель за ними следила Пенелопа.
Ощущая нарастающий гнев Главка, Уитлоу входить не пожелал. Охотники всегда наносят визиты с предельной осторожностью, подкрадываются не спеша, с расстановкой. Впрочем, улыбка Уитлоу не изменилась. Главк даже задался вопросом, уж не оказался ли этот ветеран марионеткой – своего рода пробной наживкой, подвешенной за нитку настоящим сборщиком, чтобы разведать степень опасности, – хотя ему не только не доводилось стать свидетелем таких уловок, он даже не слышал о подобном. Впрочем, там, где речь идет о Бледноликой Госпоже, ухо надо всегда держать востро.
– Ну как у тебя дела, мой мальчик? – спросил Уитлоу, нервно дернув кадыком.
– Да так себе, нормально – ответствовал Главк. – А у вас, сэр?
– Древеса терновые, крапива да репей… Если бы ты знал, сколь многих отозвали, и все же… мы по-прежнему бодрячком… Домой-то, в Англию, заезжал?
– Уже много лет как не был. Говорят, все застроили.
– Просто невыносимо. Нет, Макс, подзадержались мы на этом свете.
– Да вы входите, сэр. Моя партнерша под контролем.
– Ты очень любезен, Макс. Я подготовлю рапорт, выдам приглашение – и на этом все. На сегодня. Рад слышать, что ты в порядке. Столько воспоминаний приходит на ум. – Уитлоу осклабился – зубы по-прежнему без малейшего изъяна, хотя от времени и потемнели до цвета зрелой слоновой кости.
– Да, сэр.
Уитлоу нагнулся чуть вперед, улыбчивые губы натянулись тонкой полоской.
– Нас всех сюда прислали – всех.
Главк мгновенно прикинул, сколько – с учетом многолетнего опыта наблюдений и размышлений. Десятки, это уж точно. Сотни – вполне вероятно.
– Помимо этого, мне мало что известно, – продолжал Уитлоу, – но тешу себя надеждой, что сейчас ясно, сколь важным оказался твой участок – к счастью для тебя. У нас своя отчетность, у них – своя.
