За едой мы беседуем о видах на урожай. Прошлые два года были засушливыми. Если и в это лето не будет дождей… Мои гости переглядываются и вздыхают. Мне очень хочется утешить их, и я говорю:
— У меня хорошее предчувствие. Вот увидите, на этот раз все будет хорошо.
Я встаю — мне снова надо пройтись, размять спину. И вдруг замечаю на тропе еще одного человека. Мое зрение уже обострилось сверх человеческого, и я вижу его ясно как на ладони: молодое улыбчивое лицо с родинкой у изгиба левой брови, плотная кожаная рубаха с нашитыми на плечах и на груди кольчужными кольцами, высокие сапоги, лук и колчан с длинными стрелами за плечами, меч на поясе. Наш витязь хорошо подготовился и все рассчитал. Не побрезгует застрелить зверя с дальней дистанции, если получится. Что ж, разумно. Если он хороший стрелок, у него может получиться. Но почему он не надел шлем? Боится драконова огня?
Мои гости встают и молча склоняются в почтительном приветствии. Я позволяю себе не наклоняться лишний раз — в моем положении это простительно.
— Здравствуйте, добрые люди, — говорит он, с интересом разглядывая нашу компанию. — Не подскажете ли, как пройти к пещере дракона?
— Вы уже пришли, вон она. — Я указываю рукой на вход в пещеру.
Витязь с искренним изумлением смотрит на троих крестьян, решивших выпить винца прямо перед логовом дракона.
— Вы что?.. Вы хотите сказать, дракона здесь нет? Он улетел? — спрашивает он наконец.
— Ты только успокойся, не горячись, — говорю я. — Дракон здесь. Дракон — это я.
Он ошеломленно хватает ртом воздух и смотрит растерянно на моих гостей. Те отвечают почтительно:
— Точно так, ваша милость. Дракон перед вами.
Несколько мгновений он стоит неподвижно и — клянусь! — даже зажмуривает глаза, словно надеется, что все это ему померещилось, но потом в мгновение ока выхватывает меч и говорит решительно:
— Тогда под какой бы личиной ты ни скрывалась, тварь, колебатель земли, сегодня твой последний день. Довольно тебе насылать лавины на мирные дома. Жители долин больше не будут просыпаться в страхе, слушая, как ты ворочаешься на своем снежном ложе!
Он в самом деле готов пырнуть меня мечом в живот, но в этот момент мужчина набрасывается на него сзади, выкручивает руку, заставляет согнуться до земли, вырывает меч. Лицо витязя становится красным от напряжения и гнева — он никак не ожидал такого вероломства от виллана.
Я говорю поспешно:
— Подожди, подожди, не делай глупостей. Мы выслушали тебя, теперь выслушай и ты нас, ладно? Потом можешь делать, что хочешь. Будешь слушать?
Он кивает.
— Тогда отпусти его! — приказываю я мужчине.
Тот подчиняется. Витязь растирает запястье. Лицо у него обиженное, губы по-детски надуты.
— Меня нельзя убить. — Я задираю рубаху и показываю старый кривой шрам на животе. — Последний раз это пытались сделать тридцать четыре года назад. Ты помнишь… Хотя откуда тебе! Ты тогда еще не родился. Но тебе наверняка рассказывали о том, что было тридцать четыре года назад.
Он кивает. Конечно, рассказывали. Об этом будут рассказывать еще много лет. Страшное землетрясение, гигантский камнепад, сошедший с гор, три цветущих города и без счета деревень стерты в пыль. Когда брюхо заросло и разум вернулся, мне тоже стало страшно.
— Вот видишь, не стоит бросаться на меня с мечом, вместо этого…
Но договорить мне не удается. Новый приступ боли так силен, что мне приходится наклониться, упереться руками в колени и несколько минут дышать, прежде чем я снова могу выдавить из себя хоть звук.
— Объясните ему все сами! — бросаю я мужчине и женщине. — И торопитесь! У нас мало времени!
— Она в самом деле дракон, хотя и родилась среди людей, — говорит женщина. — Много лет назад ее родители, наши предки, посвятили ее земле.
— Но зачем?
— Ради общего блага.
— Но…
— У нас нет времени, чтобы говорить об этом. Превращение начнется с минуты на минуту. Если хочешь, иди и помоги нам. Землетрясения не избежать, но мы можем ослабить его, если поторопимся.
3
Втроем они ведут меня к пещере. Мужчины поддерживают меня под руки, женщина заботливо кидает на пол баранью шкуру. Они укладывают меня, приковывают мои ноги к железным скобам на полу, сковывают руки. В ушах у меня звенит, голова кружится, я едва различаю человеческие голоса.
— Мы можем сделать что-то еще? — спрашивает витязь.
— Мы — нет, — отвечает женщина. — Мы совершили все, что велит обряд. Но ты можешь остаться и говорить с ней. Тогда человеческий разум не угаснет в ней окончательно даже во время превращения, и все обойдется благополучно. Земля будет дрожать, упадут с полок и разобьются несколько горшков — и это все.
— О, вот как?! Тогда, конечно, я останусь. Я прежде никогда не был с женщинами, когда они… ну… в таком положении… но я думаю… раз она дракон, то справится сама…
— О, конечно, справится, будь уверен. — Женщина ободряюще хлопает витязя по плечу, но он даже не замечает такой чудовищной фамильярности.
— Цена! Ты должна сказать ему о цене! — хочу крикнуть я, но из горла вырывается только рев.
Слишком поздно.
Чтобы вырасти здоровым и сильным, моему новорожденному младенцу нужно время. В самом прямом смысле. Он крадет время у людей, если они случайно (или неслучайно, как наш витязь) оказываются поблизости, заворачивается в него, как в кокон, и дремлет. А потом выбирается из кокона, расправляет крылья и превращается… В тучу. В могучую дожденосную тучу, которая много лет будет дарить воду полям. На много лет в долинах забудут, что такое засуха, что такое неурожай. Но ценой за это будет жизнь моего сегодняшнего нежданного гостя. Он больше не увидит знакомых лиц. Вы слышали легенды о людях, которые уходили в горы и возвращались только через сто лет такими же молодыми, какими ушли когда-то? Это о таких, как он.
Мужчина и женщина уходят. Они хорошо потрудились сегодня — позаботились о своих домах, о своих полях, о своих детях. Они сделали даже больше, чем должны были. Теперь и у них, и у их близких все будет хорошо.
Витязь садится на камень и смотрит на меня со страхом и сочувствием.
— Ну что ж, дракон, — говорит он. — Не думал я, что так получится, но, в конце концов, почему бы и нет? Это тоже приключение. Только ты уж прости, я совсем не знаю, о чем нужно говорить с женщинами… а тем более с драконами в такой ситуации. Впрочем, кажется, тебе уже все равно. Хочешь, я расскажу тебе о своей возлюбленной? Знаешь, у нее волосы…
Новая схватка овладевает моим телом, я изгибаюсь дугой, обхватывая скованными руками — все еще руками — огромный живот, откуда уже пробивает себе путь к свету новая жизнь.
Алексей Калугин
Так держать, сталкер!
Кривошип и Шатун вывалились из бара «451 грамм от Фаренгейта», ошалело глянули по сторонам, убедились, что за прошедшую ночь мир сильно не изменился, и, успокоившись, присели на лавочку.
Утро только занималось. Зона, насколько хватало глаз, была покрыта серым туманом, похожим на клочья грязной ваты. От одного только взгляда на эту картину на душе становилось тоскливо и муторно.
Вчерашний вечер не заладился сразу. С порога, что называется. Сначала какому-то пришлому сталкеру с грязной рожей и длинным носом показалось, что Кривошип косо на него посмотрел, и бродяга без разговоров тупо полез в драку. Когда, оказавшись под столом, сталкер затих, Шатун заявил вдруг, что Суицид продал им паленую водку. Бармен клялся и божился, что водка самая что ни на есть отменная, но ежели Шатуну что в голову втемяшится, переубедить его невозможно. Благо, у друзей имелись деньги, чтобы заплатить за поломанную мебель и перебитую посуду. Правда, Шатун недовольно ворчал, что за армейским кордоном бельгийский спальный гарнитур стоит дешевле, чем два колченогих табурета у Суицида в баре. Но уже беззлобно, чисто для форсу. И Суицид это прекрасно понимал, а потому не спорил и лишь денежки считал.
