15 февраля. Сегодня был так поражен и обескуражен, что у меня до сих пор дрожат руки.
Вчера мы с Аленой договорились о небольшой прогулке на вертолете в окрестностях Праги. Утром, когда мы встретились возле ангара, я увидел по лицу Алены, что с ней что-то не так. Глаза ее были красными и заплаканными. На мой вопрос она ответила, что мало спала, — дескать, было много работы. Всегда такая веселая и разговорчивая, она молчала сегодня. Мне тоже не удавалось начать разговор. Мы поднимались над заснеженной Прагой, словно двое немых.
Погода выдалась прекрасная. Небо было безоблачным, заснеженный край переливался под солнцем роскошной игрой теплых и холодных тонов. Мы летели над влтавской долиной до Дечина. И все молчали.
— Пожалуйста, приземлитесь в той горной долинке… — показала наконец Алена вниз. — Небольшая прогулка нам не помешает, а завтрак в тихом ресторане будет даже полезен… — улыбнулась она почти болезненно.
Вертолет я посадил мягко, словно на перину (должен здесь похвастаться; но это было, пожалуй, единственное, чему я радовался тогда).
Мы оказались на маленькой просеке над скалистым берегом Лабе. Напротив раскинулся город Усти (я определил это по карте), а недалеко под нами — средневековый замок Стршеков.
Сделав несколько шагов, Алена побежала и воскликнула:
— Догоняйте!
Чтобы доставить ей удовольствие, я нарочно бежал не в полную силу. Когда она это заметила, то остановилась и набрала горсть снега:
— На безоружного не нападаю! Защищайтесь!
Только теперь я понял, что она хочет отвлечься, забыть о чем-то неприятном. Это ей и вправду удалось. Мы бросались снежками и смеялись, как дети.
— Теперь будем завтракать с аппетитом. В Стршекове чудесный ресторан! — показала Алена на древний замок.
Петляющая дорога, окна со стеклами в свинцовом переплете, старинные стены, припорошенные искристым снегом, — все это произвело на меня сильное впечатление. Мне действительно показалось, будто мы с Аленой оказались в сказочном мире, мире королей, принцесс и жестоких боев на бастионах. Лучшего места для своей исповеди Алена выбрать не могла.
В ресторане она снова замолчала. Во время завтрака у нее из глаз выкатились две слезинки. Я сделал вид, что не заметил этого.
— Что вас мучает? — спросил я немного погодя.
— Ничего меня не мучает… — сказала она тихо и попыталась улыбнуться. — Я опять разругалась с Навратилом.
Я начал утешать ее, но она покачала головой:
— На этот раз дело обстоит серьезнее. Боюсь, что Навратил навсегда рассердился на меня. Вчера вечером я сказала ему, что не приму участия в полете на Проксиму.
Я был так поражен, что не мог сказать ни слова. Она спросила меня, рад ли я этому, и я хоть и несмело, но все-таки радостно подтвердил. Это ее немного успокоило.
Только теперь, когда я все как следует обдумал, я осознаю, что поступил эгоистично. Только теперь я понял, что Аленка отреклась от полета ради меня. Могу ли я позволить себе стать ее отказа от цели всей ее жизни?.. Могу ли требовать от нее такой великой жертвы?.. Боюсь, однако, что я слишком эгоистичен и слишком труслив, чтобы поступить по-другому.
6 марта. Алена не отказалась от своего решения, а я все еще не нашел в себе силы, чтобы успокоить ее. Работаем вместе над подготовкой полета еще с большим рвением, чем раньше, чтобы хоть чем-то отблагодарить Навратила, но, несмотря на это, мне кажется, что между нами пролегла какая-то тень. Навратил все время внимателен и ласков ко мне, пожалуй, даже еще больше, чем раньше, но я хорошо чувствую, что он видит во мне причину отказа Алены от полета. Вижу и по Алене, что она уже не так весела, как прежде.
Постройка корабля продвинулась так далеко, что в мае можно будет начинать монтаж. Каждый день с заводов всего мира поступают детали и устройства для внутреннего оборудования, а академик Шайнер сообщил, что через месяц будут завершены работы на главной стартовой конструкции. Боюсь, что не смогу принять участие в заключительном монтаже в мастерских на Луне, потому что Навратил меня туда, видимо, не пригласит.
21 марта. Судьба мстит мне за мое трусливое поведение. Я попал в странное положение. Должен стать предателем или доносчиком.
Вчера Алена улетела в Москву в Ядерный институт, где проектируют атомные реакторы для «Луча». Я гулял вечером по Праге один. Направился к Петршину; хотел осмотреть Дворец чешской и словенской культуры. Когда я поднимался по мраморной лестнице, то обратил внимание, что за мной по пятам все время идет какой-то человек. В первое мгновение я заподозрил, что это — шпион. Чтобы узнать, действительно ли он следит за мной, я неожиданно повернулся и пошел по лестнице вниз. Мужчина на мгновение остановился, затем снова направился вслед за мной.
Под Петршином я свернул налево, в сторону средневековой части Праги.
Незнакомец настойчиво шел за мной. Это меня, конечно, разозлило. Я остановился, подождал, пока он меня догонит, и уже открыл было рот, чтобы обругать его, но он меня опередил:
— Вы — господин Северсон, не правда ли?
— Зачем спрашиваете, если знаете это так же хорошо, как и я? — сказал я сухо. — Кто вам приказал шпионить за мной?
Мужчина покачал головой:
— Я бы хотел с вами познакомиться, потому что мы не только земляки, но даже родственники. Я — Олаф Дитриксон… — неожиданно заговорил он на норвежском языке. — Его произношение, узкое лицо и светлые волосы — все как будто говорило, что он говорит правду.
Он сказал, что приходится мне двоюродным внуком (как забавно: он старше меня!) и хотел бы поговорить со мной, но, конечно, не на улице, а хотя бы за чашкой кофе в каком-нибудь тихом кафе. Я охотно согласился; должен признаться, что это неожиданное знакомство меня очень порадовало: приятно после долгого перерыва поговорить на родном языке. К тому же я еще встретил и родственника!
По дороге Олаф перечислил мне всех наших предков. Из его детальной родословной получалось, что его бабушка была моей сестрой.
Мы миновали несколько кривых улочек, пока, наконец, на Малой Стране под Градом в средневековом доме с арками не нашли кафе, которое понравилось моему праплемяннику: сводчатый потолок, поддерживаемый круглыми столбами; стены, на высоту человеческого роста покрытые деревянными панелями; деревянные скамьи. В кафе было безлюдно и тихо.
Когда праплемянник начал говорить, я сначала подумал, что на него просто повлияло окружение, дух прошлого. Однако теперь я уже понимаю, что он умышленно завел меня в то кафе.
— Вы довольны, дядя? — спросил Олаф и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Боюсь, что этот мир — не для вас, что вы в нем чувствуете себя чужим…
