Марк опять замолкает. Он ждёт от Гречкина какой-то реакции.
Гречкин усмехается:
– Вы строите машину времени?
– Да. Совершенно серьёзно. Более того, мы её уже построили.
– Но ещё Хокинг говорил о том, что путешествия во времени в обратном направлении невозможны.
– Хокинг ошибался. Он был великим учёным, но при этом сыном своего времени со всеми его заблуждениями и ошибками. Как великий врач Гален, который сделал в своих исследованиях несколько сотен ошибок, но всё равно продвинул медицину далеко вперёд. Самое смешное, что попытки построить машину Маллетта предпринимались ещё в двадцать первом веке. И одну из главных задач в то время сумели решить.
– Какую?
– Замедление света. Работоспособность машины Маллетта тем выше, чем медленнее в ней движется свет. Ещё в 2000 году группа учёных из Массачусетского технологического института снизила скорость света до одного метра в секунду, заставив его распространяться в сверххолодном бозе-эйнштейновском конденсате. Мы достигли большего, гораздо большего.
Помолчав, Марк продолжает:
– Мы научились останавливать свет. Почти останавливать. Мы снизили его скорость до одной тысячной метра в секунду. То есть до миллиметра в секунду. Знаешь, это даже интересно, наблюдать, как ползёт свет, как он медленно захватывает всё новые и новые территории. Это гипнотизирует. Ладно, сам увидишь.
– Вы занимаетесь этим проектом на Верхней Волжской?
– Откуда ты знаешь?
Гречкин понимает, что сглупил. В его голове за секунду проносится тысяча мыслей. Во-первых, он ставит под удар Майю: Марк может подумать, что это она рассказала Гречкину о лаборатории на Верхней Волжской. Во-вторых, оправдав Майю, он ставит под удар себя, потому что следить за девушкой нехорошо. И вот еще что: когда он смотрел через потолочное окно в комнату, где учёные рассматривали пластиковые чертежи, никто его не заметил. В то же время лаборатория должна хорошо охраняться. Значит, кто-то намеренно позволил ему наблюдать. Марк? Майя? Кто-то третий?
Значит, нужно идти ва-банк.
– Я знаю больше, чем тебе кажется, Марк. Майя тут, кстати, ни при чём, если ты сразу подумал о ней. Она нема как рыба.
– Так откуда же?
– Я заметил, что вы не всегда в лаборатории в урочные часы. Причём синхронно. И я проследил, где находится вторая лаборатория.
– Зачем?
– Потому что мне это было интересно. Информация в любом случае осталась в моей голове. Никому ни слова.
Марк кусает губы.
– Если ты проследил, значит, и другой может.
Это не Марк. Не Марк намеренно позволил ему наблюдать. Майя?
– Придётся прошерстить систему безопасности, не так ли?
Марк хмурится.
– Я думал, беседа будет проще.
– Я тоже. Но я, кажется, открыл тебе глаза на некоторые недочёты в работе лаборатории времени.
– Да. Кстати, именно так, она называется лабораторией времени. В любом случае, я хотел тебе рассказать ещё некоторые вещи. С остальным ты познакомишься самостоятельно.
– У меня вопрос.
– Да?
– Почему вы пользуетесь пластиковыми чертежами?
Марк смеётся:
– Ту коробку намеренно оставили открытой, чтобы ты мог заглянуть.
Гречкин не говорит о том, что видел чертежи ещё и через окно на Верхней Волжской.
– …потому что они более безопасны. Информацию на электронных носителях легче потерять. В архивы мы пока пластиковые чертежи не сдаём, кроме основного архива в Нижней Москве, но копии делаем. А сами ими пользуемся иногда – когда это удобнее, чем рассматривать трёхмерную схему.
Гречкин кивает.
Марк поднимается.
– Ну что, Вася. Ты принят. Почти. Осталось подписать ряд документов и рассказать мне, зачем ты полез на крышу лаборатории времени и разглядывал нас в окно.
Значит, это всё-таки Марк. Хитрая бестия.
Майя встречает Гречкина у дверей лаборатории.
– Всё?
– Всё. Зачем вчера пугала насчёт экзамена?
– Чтобы не расслаблялся.
Говорить о лаборатории здесь нельзя. Можно в кабинете Певзнера, можно в самой лаборатории времени. На улице – ни слова.
Они вызывают такси и направляются на Верхнюю Волжскую.
– Ты давно в этом участвуешь?
– С тех пор как отец начал финансировать проект.
– Сколько это времени?
– Два года – с первого дня работы в лаборатории анабиоза.
– Ты же не инженер?
– Я историк. Историк тоже нужен, очень даже.
– Историк-японовед?
– Ты правда думаешь, что японоведов учат только истории Японии? У меня довольно широкая специализация. И японский – не единственный язык, который я знаю.
Она улыбается.
В дороге Гречкин пытается сориентироваться. Через некоторое время он с трудом узнаёт Верхнюю Волжскую: он бывал тут всего один раз – когда следил за Майей. Такси высаживает их у знакомых дверей. Майя прикладывает палец к дактилоскопическому идентификатору. Дверь открывается, они попадают в предбанник. На табло перед внутренней дверью возникает надпись:
«Объект 1. Майя Варшавская. Доступ разрешён».
Тут установлен полноценный человеческий сканер. Вторая строка:
«Объект 2. Василий Гречкин. Доступ запрещён».
Все без исключения жители планеты Земля есть в общей базе данных. Сканер просто сравнивает полученный при сканировании результат с образцом из базы.
Майя достаёт из кармана нечто вроде металлического прямоугольника и отдаёт Гречкину.
– Приложи к стене.
– Просто к стене?
– Да.
Он прикладывает. Строка над дверью гаснет, дверь мягко отъезжает в сторону.
– Это временный пропуск. Им сможешь воспользоваться только ты – пока мы не внесём твои данные в базу сканера. Для другого человека это просто полоска металла.
Они входят. Перед Гречкиным – обычная комната, пустой квадрат без мебели. В каждой стене – по двери.
Майя оборачивается к нему. Она необыкновенно прекрасна.
– Добро пожаловать в лабораторию времени, – говорит она.
Китай, провинция Биньцзян, июнь-август 1945 годаМайя выглядывает из амбара. Ей страшно.
Мне никогда не было страшно, говорит она себе. Я ничего не боюсь. Я не знаю, где я, но сумею выкрутиться. Я всегда выкручивалась.
Майя знает одно: надеяться можно только на себя. Никто не придёт и не поможет. Нужно тщательно рассчитывать свои силы и делать всё возможное для спасения.
Нужно ли спасаться? Ей никто не угрожает. Пока, во всяком случае.
Амбар, где прячется Майя, расположен в чистом поле, неподалёку от какой-то деревни. Время года – лето. Поле засеяно незнакомым Майе злаком.
Три часа назад Майя открыла глаза в густых зарослях кустарника. В руках у неё была толстая папка с пластиковыми копиями чертежей анабиозиса, и всё.
