Случайные прохожие с одинаково каменными лицами шагали вдоль заборов и стен. Я приостановился, чтобы окликнуть одного из таких полуночников:
— Эй, друг, кто эти весельчаки?
— Бодрецы, — гадливо сказал он, словно червивое яблоко надкусил.
В основании колонны медленно полз электромобиль с открытой площадкой вместо кузова. На площадке стояла женщина, царственно возвышаясь над всеми, — она делала руками движения, будто дирижировала, а к одному из ее запястий был пристегнут гигафон. Женщину я, безусловно, знал: это была Рафа, жена лейтенанта Сикорски. Повинуясь команде прелестной дирижерши, электромобиль остановился и вместе с ним остановилась толпа. Очевидно, место было выбрано не случайно. Рафа развернулась к трехэтажному особняку, на котором помаргивала изумрудная надпись: «Узел Мировых Линий», и поднесла гигафон к губам. Страшный нечеловеческий голос потряс воздух: «Сон — лучшее лекарство! Покупайте в аптеках города!» Неужели это произнесла милая целительница Рафа? Кто-то запрыгнул к ней на электромобиль с собственным гигафоном на запястье и вдохновенно проревел: «Летаргический!!!» Толпа вдохновенно заревела в ответ. Люди в ночных колпаках рассредоточились, обступили особняк и принялись колотить в неприступный камень своими ведрами. Несколько полицейских стояло поодаль, но они ни во что не вмешивались.
— Разбудим гадов! — толкнул кто-то меня локтем, обратив ко мне искаженное восторгом лицо. — Осиновый кол им в узел!
Бедный Рудольф, подумал я вдруг о нашем лейтенанте. Хороший ведь парень, и так влип. Понятно теперь, почему он любит философствовать, а учитывая, что его всерьез тревожат проблемы ревности, за человека становится просто страшно…
Выспрашивать, кого здесь намеревались будить при помощи осинового кола, было, на мой взгляд, небезопасно. Держись подальше от барабанов и гигафонов — вот главное правило здоровья, номер ноль. Только отдалившись метров на пятьсот, только вытряхнув из ушей этот оглушительный звуковой мусор, я почувствовал облегчение и я почувствовал, что сильно напряжен, а также готов — к чему? Да ко всему! — как скаут, как добрый знакомый по кличке Странник… в общем, заряд этой напряженной готовности и спас меня.
Натренированный организм все сделал сам, без участия разума. Шерсть на загривке почувствовала постороннее движение за спиной, уши уловили едва слышный металлический звук, и ноги тут же увели тело вбок и вниз, с возможной линии огня. Как выяснилось, не зря: хлопнула спущенная пружина, капля света неуловимо мелькнула мимо. Удар приняло на себя дерево, стоявшее прямо по курсу; что-то звучно шлепнуло о ствол, брызнув стеклянными осколками. Это была ампула. Если бы не мои рефлексы, влепили бы мне склянку с иглой между лопаток. Я обернулся, успев пожалеть о том, что писателям оружие не полагается.
Сзади, за узкой полосой подстриженного кустарника идеальных прямоугольных форм, прятался стрелок. У нас есть свои убийственные склянки, с холодной яростью подумал я, вот вам асимметричный ответ, получите! Я вытолкнул бутыль самогона с разворота, как ядро, ни мгновение не колеблясь. Попытка была удачной.
Олимпийский рекорд не был побит, но сегодня от меня требовалась не дальность, а точность. Снаряд попал в подставленное лицо, опрокинув врага на землю, тот не ожидал ничего подобного, даже не вскрикнул, но еще две темные фигуры маячили возле въезда в большой школьный комплекс, поэтому оставаться на месте было нельзя, равно как и просто бежать, петляя среди уличных скамеек и утилизаторов: на это, возможно, и рассчитывали. В два прыжка я одолел расстояние до кустов и продрался на ту сторону. Человек корчился на траве, держась руками за голову. Разлитый алкоголь восхитительно пах. Я обшарил страдающее тело, однако не нашел ни кобуры, ни того, что в ней могло храниться, и тогда я принялся ползать на корточках по траве, стараясь не порезаться о свои же осколки. Чем защититься простому писателю? Здесь было гораздо темнее, чем на улице, ни черта не было видно, но я все-таки отыскал пукалку, с помощью которой меня пытались выключить. Затвор, ясное дело, оказался пуст, а дополнительными ампулами охотник почему-то не запасся. Обстановка осложнялась. Снаружи слышался грозный топот, и я, наконец, выглянул…
Черные фигуры бежали вовсе не в мою сторону. Они бежали прочь. Они давали деру! Секунда — и не стало их, исчезли за школьной оградой.
Обыскивать кого-то в темноте, прямо скажем, весьма неудобно, тогда я взял тело под мышки и выволок его через кусты на тротуар.
— Ты кто такой? — спросил я.
— De monies! — сказал он и заплакал.
Лицо его было в крови, — что, впрочем, не мешало понять: перед нами афроамериканец. А может, афроевропеец, я их путаю. В общем, темнокожий крепыш, красавец, каких мало. Я взялся обыскивать парня, а тот все пытался приподняться, бормоча что-то в прижатые к лицу ладони, что-то насчет Extrano, которого мне не видать, как своих ушей. В карманах у него не нашлось документов или иных предметов, по которым можно было бы установить его личность, зато лежала пухленькая пачка денег, и лежало что-то еще, упрятанное в плоский контейнер со скругленными углами. Однако изучить трофеи мне не позволили: со школьного плаца выскочил автомобиль. Кибер-такси леопардовой расцветки. Очевидно, стоп-система его была нейтрализована, потому что мчался этот зверь, стремительно набирая ход, не по проезжей части, а по тротуару — прямо на нас. Раненый наконец встал на колени, жутко улыбаясь: он грудью встречал смерть. Наезд был неизбежен. Я ушел в сторону, пытаясь утянуть чудака за собой, но лишь снова опрокинул его, и ничего не оставалось («О себе подумай, Жилин! О себе!»), кроме как бросить обреченную куклу на асфальте. Я укрылся за деревом. За миг до неизбежного машина вильнула в кусты и встала. Камень, думал я, обыскивая взглядом газон, кирпич мне в руку! Или выдрать из земли утилизатор — главное оружие советских писателей? К счастью, фигурное вождение затевалось вовсе не ради меня. Еще миг потребовался пассажирам такси, чтобы втащить товарища в салон, и машина рванулась прочь — с торчащими из дверцы ногами. Кто сидел за панелью управления, было не видно…
Все кончилось.
Кончилось ли? — спрашивал я себя, возобновляя путь. Ответ был ясен, поэтому двигался я, стараясь держаться поближе к деревьям и, по возможности, не попадать на освещенные участки. По пути я рассмотрел изъятые у горе-охотника деньги. Это были местные деньги, а пачка была заклеена бумажной лентой с печатью. Печать была цветной: рисунок в виде подсолнечника, центр которого украшен буквами «ЕС». Иначе говоря, упаковка мало походила на банковскую. Что касается коробочки-контейнера, то разобраться с ней не составило труда, поскольку кто как не я служил в свое время консультантом при лабораториях Бромберга! Я заранее знал, что обнаружу внутри, и не ошибся. Мощнейший стимулятор с управляемым психотическим эффектом. Внешне напоминает игрушку для меломанов: два наушничка, соединенные с крошечным пультиком. На языке наших оперативников — «отвертка» или «бес». Идеальный инструмент для допросов, пробивающий любую психическую блокировку. Психоволновое средство, не изменяющее толерантность и, по-видимому, совершенно безвредное для подследственного. Помнится, появление у Бромберга опытного образца подозрительно совпало по времени с завершением всех экспертиз по слегу, — что, кстати, подвело меня к окончательному решению порвать с так называемым служебным долгом, допускающим подобные тайные исследования… Я внимательно осмотрел контейнер. На внутренней стороне крышки имелся цифро-буквенный код, а в специальном гнезде уютно устроился армейский вакцинатор с некой гадостью… Все эти удовольствия, надо полагать, предназначались для меня; и леопардовое такси, таившееся в засаде, готово было принять не чье-то там, а именно мое бесчувственное тело. В очередной раз кто-то пожелал задать мне вопросы — на сей раз с помощью волновой «отвертки»…
