Я видел, каких усилий ей это стоило. Домой, в квартиру, которую для нас оборудовали, выделив в офицерском флигеле несколько комнат, она возвращалась, когда было уже совершенно темно, быстро проглатывала ужин, приготовленный Миррой, минут сорок таращилась на цветные картинки, мелькающие в телевизоре, - к телевизору у нее, как и у Геррика, была прямо какая-то страсть - а затем легко прикасалась к моему плечу и уходила спать.
Было ясно, что ничем другим она заниматься не в состоянии. Гийом как-то, понизив голос, обмолвился, что на сборку "падающей звезды" - так он называл этот муравейник или клетку для птиц - в обычных условиях уходит от двух до трех месяцев, причем человек, занимающийся монтажом, после каждых трех дней работы делает перерыв, чтобы восстановить силы. Иначе слишком велика вероятность ошибки. Тут важно не столько энергетическое соотношение элементов, сколько тщательная фокусировка их всех в единый канал, чтобы путь через пространство Вселенной не оказался размытым. Алиса же сделала большую часть работы за две недели. В принципе "падающей звездой" уже можно пользоваться, вчерне собрано, остались лишь некоторые мелочи. Сейчас она их спешно доводит. Естественно, что при такой загрузке Алисе было не до меня. Я был здесь как ребенок, отвлекающий взрослого человека от трудной и серьезной работы.
В том-то и дело, что всем им было не до меня. Солдаты монтировали "звезду" и охраняли крепость. Сил было мало, и караулы менялись каждые четыре часа. Петип по своим таинственным надобностям пропадал в городе. А когда не был там, приглядывал за мной и Алисой, видимо, по приказу Гийома. Мирра крутилась на кухне, обеспечивая наше маленькое хозяйство. Сидящей просто так, сложа руки, я её ни разу не видел. И Гийом тоже не имел ни одной свободной минуты. Он, по крайней мере, два раза за ночь обходил караулы, - днем, как я уже говорил, это было моей обязанностью - непременно выстаивал дежурство и сам - то в одной, то в другой части крепости, подолгу совещался с Петипом, когда тот возвращался из города, трижды уходил вместе с ним и как-то раз даже заночевал вне дома, (этой неожиданной свободой мне воспользоваться не удалось). Чем он там занимался, по-прежнему оставалось загадкой.
Впрочем, Алису, по-моему, это не слишком интересовало.
– У каждого свое дело, - сказала она мне как-то вечером. - Гийом опытный воин, он знает, что от него требуется...
Кстати, после очередной их отлучки я перестал чувствовать мокрый озноб, тянущий неизвестно откуда, - вероятно, Гийом нашел и закрыл в Петербурге ещё одно черное зеркало, - а когда у него выдавалось немного свободного времени, он склонялся над странной картой, сделанной из мягкой ткани. Рисунки на карте были нанесены красками и, видимо, от руки: толстый розовощекий младенец, трубящий в морскую раковину; змей с двумя головами, выныривающий из звездной пучины; что-то вроде распластанного в нижней части холста мохнатого скорпиона.
Карта напоминала те наивные схемы мира, которые делали на Земле в древности: вот тут обитают люди с песьими головами, а здесь - государство скачущих на конях амазонок.
Что это все обозначало, я мог только догадываться. Но по лихорадочному блеску глаз, становящемуся день ото дня все сильнее, по провалам щек, по суровости, очерчивающей теперь мушкетерскую внешность Гийома, можно было судить о том немыслимом напряжении, в котором он пребывает.
Гийому, видимо, тоже приходилось несладко.
Только для меня у них не было никакого занятия. И хотя я вступил в крепость, сопровождаемый им и Алисой, опоясанный Эрринором, в славе победителя Черного лорда Тенто, кстати, сам уже являющийся не только лордом, но и мужем Алисы, причем, у Алисы горел синим огнем камень на безымянном пальце, и хотя меня с первых же минут окружило несколько боязливое восхищение (откровенная приязнь Мирры объяснялась не в последнюю очередь именно этими обстоятельствами), я прекрасно чувствовал, что восхищение - оно, разумеется, восхищением, лорд - лордом, слава воина как бы сама по себе, но вот если я осмелюсь отдать приказ самому последнему солдату нашего гарнизона, он не то, чтобы не побежит его исполнять, а, напротив, уставится на меня с искренним недоумением. Слава - это отлично, но мне все-таки не было места в их жизни. Я не видел горящего семибашенного Алломара и не отступал вместе с ними через солончаковые пустоши Орисгедо, не терял товарищей и не получал ран в боях с наступающими гвардейцами, не жег бледных костров на плато Зарамчор и не знал, как закапываться, если из пустыни Гайум приходят жарко дышащие самумы. Я был просто везунчиком, которому посчастливилось вытащить удачную карту. Можно восхищаться везением, везению можно завидовать, можно, наконец, ненавидеть везунчика всей душой, но вот уважать его как такового вроде бы не за что. И к тому же, везение мое, вероятно, уже закончилось, - я стал просто обузой, человеком, от которого неизвестно чего можно ждать и который по глупости способен наворотить что угодно. Короче, я был среди них лишним.
Никто, разумеется, прямо мне этого не говорил, но и никто не обращался ко мне с какими-нибудь серьезными предложениями. Я был случайным туристом, человеком со стороны, их жизнь текла, не задевая меня никоим образом.
Так что, слоняясь без дела из конца в конец тихой крепости, уныло взирая на стружку травы, закручивающуюся под фундаментом зданий, глядя на другой берег канала, такой близкий и такой для меня недоступный, я чувствовал нарастающую пустоту в сердце, ненужность, полную свою никчемность, неприспособленность, и мне хотелось уйти и никогда больше сюда не возвращаться.
Немного выручали меня только ежедневные тренировки на плацу, возле казарм. Алиса считала, что лорд, пусть даже такой случайный, как я, должен уметь сражаться. Должен хотя бы грамотно держать меч в руках. Иначе - что? Иначе - полный позор Дому Герриков. И потому я теперь два часа утром и два часа вечером, стиснув зубы, упражнялся в выпадах и парировании ударов. Это получалось у меня не слишком здорово. Беппо, тот усатый сержант с выпученными глазами, ставший по распоряжению Алисы моим спарринг-партнером, только хлопал белесыми веками, дивясь моим неуклюжим метаниям. Глаза у него вылезали ещё больше. Он, по-моему, подозревал с моей стороны какую-то хитрость. Ведь не может же человек, победивший на поединке самого лорда Тенто, слывшего непревзойденным бойцом во всех известных мирах, как он доверительно сообщил мне несколько позже, так по-идиотски рубить, словно в руках у него не меч, а топор, так неловко подскакивать, отражая удар, будто всполохнутая курица, так карикатурно и мешковато перемещаться с место на место и так душно сопеть при выполнении самых простых приемов.
