Бородатый поддакивает.
Ну как объяснить этим коновалам? Беру себя в руки и терпеливо говорю бородачу:
- Я принимаю много наркотиков, поэтому привычен к возбужденным состояниям. Приступы у меня уже бывали. Сейчас же мне нужен только хинин, чтобы немного притормозить этот процесс.
- Но мы же не можем выдать вам лекарство просто так!
Это уже выбивает меня из равновесия. Я уже собираюсь послать их всех к чертовой матери и уйти, когда бородатый хватает меня за руку.
- Сейчас мы измерим вам температуру, и вы сами удостоверитесь, что мой коллега прав.
Буквально через пару минут, поглядев на термометр, он меняет свой тон.
- Вас нужно немедленно госпитализировать!
Вся эта дискуссия лишь ухудшила мое состояние. Чувствую, как меня заливает жаркая волна, глаз застилает темнота. Мой дружок Джеки с помощью врачей поддерживает меня, после чего я понимаю, что меня укладывают на носилках.
- Нет. Я хочу всего лишь немного хинина, вот и все.
Джеки что-то говорит, когда меня несут по коридорам. Но ведь у меня совершенно нет времени валяться по больницам! Нужно заниматься конвоем.
А через минуту я теряю сознание.
***
Я плыву. Просыпаюсь, все где-то вдалеке. Какие-то звуки, кто-то прикасается ко мне. Я снова теряю сознание, после чего прихожу в себя в сиянии электрического света, от которого режет глаза. Оказывается, ко мне обращается медсестра. Снова день, потом постепенно время нахождения в сознании увеличивается. Да, я все осознаю, но чувствую себя паскудно. Горячка не спадает, и невозможно узнать, что же со мной происходит. Справа от меня располагается ряд кроватей. Мой сосед - маленький старикашка, который не пошевелился с тех пор, как я здесь нахожусь.
Медсестра - это пожилая женщина с крикливым голосом, которая постоянно вопит. Как только заходит в палату, тут же выступает на какого-то больного в двух-трех койках от меня, все время одного и того же. То ли ее вообще никогда не трахали, то ли плохо, так что теперь она отыгрывается на бедняге. Слушать это просто невозможно.
Поначалу я чувствую внутри себя ледяной холод, потом начинаю пылать. Прошу поменять мне постельное белье, мокрое после каждого приступа, но старуха ни о чем не желает слышать. Белье меняют по утрам, сейчас же время неподходящее.
Единственные сносные мгновения во всем этом бардаке - это посещения Джеки. Пару раз в день я слышу его делано веселый голос: "Ну как оно дела, братишка" и просыпаюсь. Он разговаривает со мной, после чего мне делается получше.
Самое же паршивое из всего, что меня совершенно не лечат. Пришел врач, послушал меня без слова и исчез. Я не получил ни единого лекарства, и все притворяются, что ничего не слышат, когда я прошу хинин.
В один прекрасный день я просто не выдерживаю. Старая карга расплачивается за всех разом. Я ору ей такие гадости, которые она, уверен, за всю свою жизнь ни разу не слышала.
- Успокойся, братишка. Спокуха.
Я цепляюсь за Джеки, а медсестра выбегает из палаты.
- Вытащи меня отсюда, браток. Я уже не могу.
- ОК, спокуха. Сделаем. Сейчас оформлю документы и сваливаем.
***
Джеки устроил мне комнату у своей подружки. Несколько дней я сражаюсь с горячкой. Кризис никак не проходит. Как-то ночью просыпаюсь и весь скрючиваюсь от болей, которые сразу же узнаю. Все правильно, на сей раз это почки. Всю ночь страдаю от ножей, распиливающих мои бедра. Несколько последующих дней боль не уступает; редко когда она была столь сильной, и я чувствую, как весь мой организм начинает сдавать.
Моча сделалась коричневого цвета и просто смердит. Это просто ужасно, глядеть, как подобная дрянь вытекает из меня. Это настолько противно, что я начинаю испытывать к себе отвращение. Складывается такое впечатление, будто смердит уже все мое тело. Как-то вечером, возвратившись домой, приятельница Джеки приходит ко мне в комнату, чтобы, как обычно, сказать пару милых словечек, и открывает окно, запуская холодный воздух. И вот тогда до меня доходит, что я и вправду воняю гнилью. Мой пот пропитался какими-то неизвестными внутренними миазмами.
И я понимаю - мне хана.
Я просто не имею права заставлять девушку испытывать такие неудобства, поэтому прошу Джеки забрать меня в другую больницу. Может там уход будет получше, чем в предыдущем.
Только и там точно такой же бардак. Врачи в малярии не разбираются, но еще меньше - в том, что атакует мои почки. Рассказываю им, что пару дней назад я был в другой больнице, и им привозят оттуда мои бумаги, в которых имеется пара строчек относительно моей болезни. Все остальное - это уже месть старой перечницы медсестры. Прочитав все это, врачи уже не спускают с меня глаз. Я даже выслушиваю несколько проповедей.
Я весь трясусь; все, что только было во мне здорового, из меня испарилось; сил нет никаких. Если бы не это, я бы просто схватил придурка в белом халате, объясняющего мне, что ни в коем случае нельзя нападать на медперсонал, и просто заставил бы его заняться моим случаем. По крайней мере, попробовать вылечить меня.
***
Джеки приходит ко мне каждый день. Он улыбается и рассказывает, что новенького относительно конвоя. Только я же вижу, бля, что ему не весело.
- Джеки, тут одни фрайеры. Они просто позволят, чтобы я здесь сдох.
- Нет проблем, браток. Уматываем отсюда.
Мой дружок занялся всем необходимым и буквально за день находит частную клинику.
Там, по крайней мере, удобней. Это самое лучшее место во всем городе: чистое, спокойное и ужасно дорогое. У меня имеется телевизор, сортир, большая ванная, а постель меняют всякий раз, когда она становится мокрой.
Вот только гниль в моем теле продолжает свое наступление.
Я не могу есть. Сам выбираю себе меню, но когда приносят поднос, мне хочется все выбросить в окно. Даже к мясу испытываю отвращение. Я ужасно исхудал, весь сгорбился, а теперь еще чувствую, как что-то печет в легких. Джеки натаскал мне самокруток, только я никак не могу их курить. Буквально одна затяжка - и я задыхаюсь. Но, по крайней мере, хоть на пару минут в мозгах проясняется.
Через окно я вижу крыши города, в котором застрял. Небо, черепица все это серое, сырое, а в паре километров видны заводские дымы. Европейский город зимой...
Мне не хочется умирать в этой серости. Уж лучше сдохнуть на солнце. Надо попросить Джеки, чтобы он забрал меня в какое-нибудь более теплое место.
Впервые та внутренняя сила, которая все время меня поддерживала и толкала вперед, слабеет. Отказываюсь от сражения и соглашаюсь с действительностью. Вот видишь, Пейрус, очередь приходит для каждого. Сегодня Африка меня убивает.
Единственные силы, которые только остаются после затяжки травкой, я предназначаю для своего последнего удовольствия: душа после всякого приступа горячки, чтобы смыть с себя всю ту гадость, которая из меня выходит. После этого валюсь на кровать и на долгие часы погружаюсь в черном сне, не приносящем успокоения и отдыха.
