В глазах темно. Башка давно уже выключена. Автопилот
Воткнуть. Перевязать. Зашинировать. Набрать. Воткнуть. Зашить. Перевязать... Рука тянется за новым рулончиком тряпья для перевязки.
- Всё, Шура.
Всё? Я, не веря своим ушам, распрямился. Огляделся. Надо же!
- Выходит, мы управились? - еще не могу поверить.
- Ага. Праздник кончился. Сто девять рыл, если я всех записала.
- А с этими как быть? - кивнул я на еще живую троицу, перемолотую лапами богини.
- Вопрос, однако. И здесь не помочь ничем, и нетранспортабельны... Наркотики делал?
- Считай, на них все и извел. А толку?
- Что делать, что делать! - раздалось откуда-то со стороны. - Не знаешь разве?
Я повернулся на голос. На перевернутой бочке сидел все тот же охотник.
- Держи! - И он швырнул мне что-то.
Я машинально выбросил вперед руку, поймал предмет. Больно ушибив пальцы, в мою ладонь упало затертое ложе старенького промыслового карабина.
- Что вылупился, доктор? Действуй! Тебе в удовольствие любоваться, как они корячатся? Сам же сказал: не помочь.
Сделав два шага в сторону изувеченных, я поглядел. Тот, кому на моих глазах "отказало в милости" чудовищное порождение пустыни, глухо хрипел. От распоротого живота уже попахивало гниением. Я, внутренне сжавшись, приставил к его лбу дуло ружья и, зажмурившись, потянул за спуск.
Выстрела не последовало. Охотник вздохнул:
- Неприспособленные вы, медицина! С предохранителя-то кто снимать будет?
Тугая пупочка предохранителя не сразу поддалась усилиям моих трясущихся влажных рук. Но потом послушалась, отскочила вперед с громким щелчком, освобождая затвор. Больше я глаз не закрывал...
Общее чувство было таково: не из Песков выбрались - из могилы. Патрик даже не хотел, невзирая на смертельную усталость, оставаться ночевать, предпочитая путь через ночную пустыню кошмарам Кардина. Лишь после категорического отказа Рат он поплелся в отведенный нам зал, где вырубился, не раздеваясь, тут же. Люси отключилась через пару секунд после него, свернувшись в крошечный серый комочек на сложенной куртке Роя. Я отупел и вымотался настолько, что уснуть и то сил не было. Покуда не догадался допить остатки паршивого горлодера, недорасходованного в процессе дневных трудов, так и ворочался, таращась в высокий облупленный потолок.
Но уж едва очнулись, только нас в городе и видели. Утреннее солнце еще не успело превратить песок в раскаленную сковородку, так что путь до красной скалы мы проделали с относительным комфортом.
И уже на выезде из города мелькнул последний штрих в картине напраздновавшегося Кардина.
Между дюн, спотыкаясь, брел почерневший сгорбленный Иона, навьюченный продолговатым тюком, замотанным в драный брезент. В опущенной руке болталась заржавевшая лопата. Брел в глубь Песков - хоронить птичку, навсегда упорхнувшую от него...
Лишь оказавшись на другой стороне границы сектора, мы остановили автомобиль. Мы так торопились унести ноги, что даже не позавтракали. Теперь, в тенечке, с видом на чистый пруд, стали наверстывать упущенное.
Начальница что-то произнесла, с набитым ртом слова прозвучали невнятно.
-Что вы сказали, мэм? Простите, не расслышал,- переспросил ее пилот. Рат проглотила, запила.
- Мерзка, говорю, богинька-то. Любопытно, где этот гиенозавр между Фестивалями обретается?
- Почему мерзка, мэм? Вполне благовидная дама, только неприветлива больно. Прямо как Снежная королева какая-то. А что после праздника у горожан неприятностей много, так это ж не она виновата. А как вы думаете, госпожа доктор, этим несчастным сумасшедшим, им правда у нее лучше будет или как?
Люси открыла было рот, чтобы высказаться от души, но перехватила мой взгляд.
Я отрицательно покачал головой. Мышка кивнула и промолчала.
Доели. Ополоснулись в пруду, смыв с себя грязь и страх пустыни. До чего это здорово - прохладная вода, зелень деревьев! И солнышко ласковое - не палит, греет.
- Ну, теперь, благословясь, до базы...
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Как иногда хочется, чтобы сломалась эта чертова рация! Но прочно устроен аппарат, чтоб его! Только-только расслабишься, настроишься на роздых и-на тебе:
- Всем машинам "Скорой помощи"! Всем машинам "Скорой помощи"! Находящиеся в секторе Ди-три, особое внимание! Кто есть поблизости от Трескучего Лога, ответь Зениту!
Мы обреченно посмотрели на дорожный указатель. Под стрелкой вправо значилось: "Кленицы", под стрелкой влево - "Трескучий Лог". Возвращаться к базе следовало по правой дороге.
- Может, мы еще в Песках? - робко предположил Патрик, - Раз так орут, значит, неспроста. Что-то серьезное.
- И не надейся, - отрезала Люси.
- Это откуда такой несвоевременный гуманизм, госпожа доктор? - позволил себе поинтересоваться я.
- У тебя с совестью вообще-то как? - хмуро буркнула начальница.
- Где была совесть, там знаешь что выросло?
- У тебя? Знаю. Жадность, нахальство и полное отсутствие понятий о субординации. Верно, Патрик?
- Так точно, мэм!
- Вот видишь. Отвечай, покуда Раиса не охрипла.
- Зенит, Зениту Песчаные бродяги один-девять.
- Вернулись целыми, один-девять? Что у вас там?
- У нас поворот на Трескучий Лог.
- Отменно. Принимайте срочный вызов... Приняли. Переглянулись недоуменно. Ну, ребенок. Ну, пищевое отравление. Но не грудной же - десять лет. Что он, при смерти?
- Вас поняли. Зенит. А с чего столько шума?
- Не засоряйте эфир, один-девять. Выполняйте вызов. Трубку перехватил старший врач:
- Эй, ребята! За языками своими следите. В высший свет едете! Избави бог...
В высший свет? Как-то не предполагал, что здесь такой имеется. До сих пор устройство этого взбесившегося мира представлялось мне вполне демократичным. Насколько я успел усвоить, здесь даже централизованного правительства нет, только местные власти в каждом конкретном населенном пункте. Единственный всемирный орган - полицейское управление. Ну и, пожалуй, наша "Скорая помощь". Или я все же ошибаюсь? Глянул еще раз на записанный начальницей вызов.
Трескучий Лог. Имение (!) "Ивы". Большой дворец (!!). Жан-Поль Жувре. Контакты соединились, выключатель сработал. Жувре! Мы едем в имение полковника Жувре! Да, если кто и может претендовать здесь на главные роли, то это, безусловно, командующий оккупационными силами. А нас, стало быть, приглашают к его отпрыску.
Люси, независимо от меня придя к тем же выводам, уже залезла по мягкой обивке кабины, оставляя на ней следы острых коготков, к зеркалу, укрепленному посередине лобового стекла. Поелику окна в нашем вездеходе закрашены, оно у нас служит не для обзора дороги сзади, а для наблюдения за больными в салоне.
