— Извините ради Бога, — Фант говорил, слегка заикаясь, но старался сделать вид, будто ничего не произошло. (Между нами, ничего и не произошло: подумаешь, какие-то голые девки какого-то голого мужика узрели. И что?) — Как отсюда выйти можно?
— Это смотря куда вам попасть надо, — ответил юноша. Он уже пережил припадок веселья и сейчас даже несколько сочувствовал Фанту, вспомнив, хоть и с запозданием, о мужской солидарности.
— На третий ярус Гелиосектора…
— Ага… Ну, магнитоходом далеко, да и пересадку сделать придется. Можно дископланом, но вход на причал — по санаторной книжке. У вас есть она?
— Не-а… — Фант потупился. Видимо, речь шла о том самом колодце, по которому он сюда взобрался.
— Да… Предприимчивый вы человек. И как только сюда забрели?
Фант снова густо покраснел, но промолчал. Покраснел он, кстати, по многим причинам. Одна из них та, что никак, ну никак не мог он отвести взор от восхитительных женских грудей, пухлых, золотистых, с оттопыренными сосками, назойливо лезших в глаза.
— Тогда только лифтом, — заключил юноша. Он смотрел на Фанта уже не с сочувствием — с жалостью. Понял-таки, что его собеседник не принадлежит к санаторной элите. — Ключа у вас, разумеется, нет…
Женский пол в очередной раз переглянулся и снова захихикал.
Груди заколыхались.
— Да тише вы! — прикрикнул на спутниц юноша. — Надо же понять человека! Держите ключ. — Он подал Фанту металлический стержень с дактилоэлементом. — Третий коридор направо, дверь с синим треугольником. Ключ положите на коробку оповещения. Если дотянетесь.
— Дотянусь… — пообещал Фант и расплылся в улыбке. — Огромное вам спасибо!..
— Приходите еще, — засмеялись девицы.
— И вам спасибо, — сказал Фант, испытывая острое желание… Нет, эту фразу лучше не продолжать. Лучше так и оставить: „испытывая острое желание…“.
Путь вниз занял у Фанта не больше пяти минут: минута, чтобы добежать до лифта, две минуты на ожидание и на скоростной спуск, две минуты — бешеная пробежка по коридорам третьего яруса до блока мастера-смотрителя Гриши. Задыхаясь, Фант распахнул дверь своего алюмотитанового жилища. Здесь было душно и одновременно райски приютно. Царил полумрак. Приемник чуть слышно отсчитывал сигналы точного времени: восемь часов. А на койке… — о Господи! — на койке, жарко разметавшись, спала Иоланта.
За время отсутствия Фанта она и не подумала пробудиться. Наоборот: сквозь сон она сладко недоумевала: „Как странно и хорошо! Никто не беспокоит… Милый Фант, наконец-то он дал мне отоспаться…“
„Милый Фант“ отупело опустился на стул. Иоланта открыла глаза.
— Уже восемь? — нежно потягиваясь, вопросила она. — Как не хочется вставать… Ты тоже недавно проснулся?
Что и говорить, Фант был сражен. После таких слов оставалось одно: сохранить все в тайне. Может быть, вопрос этот и послужил причиной того, что Иоланта до сих пор абсолютно не подозревает о славном купании Фанта в радоновых Теплых Ваннах.
— Угу, — выдавил из себя Фант. — Минут пятнадцать как поднялся. Вот только душ принял.
Последняя фраза была как нельзя кстати: Фант стоял мокрый, хоть выжимай…
Теперь, прежде чем закончить эту правдивую главу, я хочу сказать вот что. И это будет в лучших традициях моего Автора. Я совершенно случайно выбрал Фанта в качестве купальщика. Может быть, было и так: Фант спал, а Иоланта карабкалась по вертикальной стене воздушного колодца. В этом смысле они абсолютно взаимозаменяемы. И всю историю можно рассказать снова, при этом ничего не изменится, разве что вместо одного юноши и двух девиц без лифчиков у бортика бассейна появятся одна девушка в глухом купальнике и двое юношей без плавок.
Могу лишь поклясться, что сам факт действительно имел место, и суть этой вставной новеллы — в концовке.
— Уже восемь? — нежно потягиваясь, вопросил он. — Как не хочется вставать… Ты тоже недавно проснулась?
Что и говорить, Иоланта была сражена. После таких слов оставалось только одно: сохранить все в тайне. Может быть, вопрос этот и послужил причиной того, что Фант до сих пор абсолютно не подозревает о славном купании Иоланты в радоновых Теплых Ваннах.
Все…»
Таким образом, я дал нашему герою выговориться. И больше подобной ошибки не повторю. Эдак он черт-те что может наболтать! Только идиотская честность и воспитанная семьей и школой порядочность не позволяют мне выкинуть его, с позволения сказать, новеллу из повести. Уговор, как говорится, дороже правды…
Единственное, чем я могу отомстить своему герою, — это привести здесь текст очередной части литературной фуги под названием «Удивительное путешествие». Она еще не попала в память компьютера, но будет занесена туда — ей-Богу! — еще до окончания Дня Чудес: поздним вечером.
РАЗРАБОТКА
25. Мы уже обезумели и не соображали, куда лезем, как вдруг лопнула какая-то тонкая перепонка, нас втянуло в узкий туннель, и темная густая жидкость понесла нас к огромному, мерно работающему органу, чьи глухие удары мы слышали давно.
Я подумал, что вот-вот захлебнусь, но густая жидкость со специфическим, ни с чем не сравнимым запахом уже втолкнула меня в гигантский насос.
Я прошиб головой какой-то клапан, и к своему огромнейшему удивлению влетел в большое, хорошо освещенное и абсолютно сухое помещение, едва не сбив с ног свою верную подругу, которая, видимо, попала туда чуть раньше.
А в центре этого помещения, на полу…
26. Так мы бежали, а горизонт все придвигался и придвигался. И наконец настал момент, когда горизонт стеной окружил нас со всех сторон. Он был холодный и непроницаемый. На нем почему-то не хотелось писать слова, а в тени его почему-то не хотелось отдыхать.
Мы стояли посреди крохотного пространства, окруженного теперь таким близким горизонтом, запыхавшиеся, с ног до головы в тине, ряске, грязи, мути, в импортных шмутках и дешевых бестселлерах, в орпосовском страшном дефиците, в литературной халтуре, в незашитых прорехах и невыколоченном ковре, в грязной посуде и протекающем водопроводном кране, — и вдруг нам впервые пришло в голову, что долго мы так не выдержим. Не сможем мы так стоять вечно и не заглянуть за горизонт, не узнать, что там за ним.
Я поднатужился, моя спутница уперлась плечом, мы сбросили с себя всю мешающую нам болотную грязь, поднатужились еще — горизонт развалился!
Мы очутились в летнем саду и ахнули: на ровной, освещенной солнцем лужайке, пахнущей свежестью, абсолютно сухой лужайке, без малейших следов сырости лужайке…
