- Что вы все прицепились к призракам? - закричал Сергей. - Чего вы боитесь? Они же никому ничем не угрожают, не говоря уже о том, что они со временем деэволюционируют и исчезнут!
- Моральная атмосфера общества, в котором мы живем, сказал отец, - не позволяет...
Его перебил щелчок видеофона в передней. Сергей вышел в коридор и увидел на экране лицо Ермолова.
- Приезжай немедленно в институт, - сказал главнаучрук. Глаза его были суровыми и далекими.
Из кабинета Ермолова Арефьев выбежал, не дослушав его объяснений. Он бросился на третий этаж.
Сергей взбежал по ступенькам и, оттолкнув дежурного, широко распахнул дверь в сто восьмую комнату. Он уловил какой-то миг, когда комната была совсем пуста. Это было совсем коротенькое мгновение, но оно казалось бесконечным. Излучатель не работал. Из него был вынут центральный кристалл. Пыль серой кожей одевала столы. Из щели в шкафу высунулся лист бумаги и мелко дрожал под порывом воздуха, ворвавшегося с Сергеем.
А потом он увидел Ружену. Она, узнав его, тихо улыбнулась. Она будто только что отключила свои приборы и собиралась идти домой.
Девушка провела руками по голове. Волосы рассыпались по ее плечам. В комнате было сумрачно, рассеянный вечерний свет слабо освещал предметы, а Ружена сверкала, озаренная дневным солнечным светом. "Еще один парадокс, - машинально подумал Сергей. - Оказывается, в этой Душе Мира время не работает синхронно с изображением".
Он долго сидел, обхватив руками колени. Потом поднял страшные воспаленные глаза. Ермолов, включивший видеофон, увидел пустую комнату, посреди которой чернела фигура Арефьева.
- Я хочу обнять тебя, - сказал юноша хрипло. Комната молчала.
- Я хочу обнять тебя, - повторил Сергей. Ермолов вздохнул и отключил экран. Когда Ермолов вновь включил видеофон, в сто восьмой никого не было.
Потрясенный, ослепленный Сергей шагал по вечерним улицам Москвы.
...В небе распластался огромный зеленый дракон с распоротым брюхом. Покрытые слизью кишки спускались на землю, обвивая шеи прохожих. Люди корчились в конвульсиях, хватая ртом воздух, насыщенный ядовитыми испарениями. Почва морщилась и собиралась в складки, как кожа гиппопотама. Города исчезали, словно пылинки, сдуваемые ветром. Земной шар вспыхнул и сгорел. От него осталось большое багряное облако. Кто-то большой осторожно взял огнедышащий клубок и опустил на дно стакана, наполненного холодной чистой влагой.
Когда тепло превратилось в грязь, его выплеснули во вселенную. Закружившись бесконечными спиралями, серый комок материи унесся в будущее...
Сергей ничего не замечал вокруг себя. Он машинально отмеривал шаги по пустеющим мостовым Москвы.
День был жемчужным. Солнце пробивалось сквозь туманную дымку. Лениво били фонтаны. Огненные канны подернулись черным налетом. Подстриженная трава газонов пожухла и побелела. Лишь в густой тени платанов она казалась сочной и свежей. В стеклянных стенах огромного, несколько старомодного здания замер призрачный сизый город.
Эрик сидел на белой садовой скамейке и, щурясь от тяжелого рассеянного света, задумчиво чертил прутиком по влажному золотистому песку. В числе других экспертов специальной комиссии ООН, собравшихся на этом конгрессе в Москве, Эрик должен был вынести приговор Душе Мира.
Документация, связанная с деятельностью биотозы, уже заполнила две комнаты. Полки архивов прогибались под тяжестью канцелярских папок. Каждые полчаса почтовые автоматы доставляли тюки писем, посылок, телеграмм. Вычислительный центр едва успевал обрабатывать всю эту обильную информацию. Машины работали днем и ночью, без перерыва, отыскивая итоговый алгоритм общественного мнения.
"С одной стороны, холодные, спокойные и беспристрастные машины, - подумал Эрик, - с другой - горячие, пристрастные, взволнованные люди!" Он вспомнил, какое впечатление произвел на членов комиссии доклад биоморфолога Брастрема. Швед выступил в первый же день заседаний. Говорил он тихо, спокойно, но как-то уж очень весомо и убедительно. Время от времени он включал эпитрон и иллюстрировал свою мысль графиками, диаграммами, всевозможными таблицами и сводками.
- Известно, - говорил швед, - что содержание углерода в живых организмах варьируется от 0,1 до 26 процентов живого веса. Так, ряска содержит 2,5 процента углерода, колокольчик - 10,2, лишайник "Кладония" - 21,8, пресноводная улитка 1,70, речной рак - 7,49, пчела - 12,30, мышь - 10,77, кошка - 20,56 и т. д. Содержание углерода может значительно изменяться в пределах одного вида в зависимости от пола, стадии развития и др. Так, личинка бабочки капустницы содержит 7,79 процента, куколка уже 9,41, а взрослая форма - 19,40. Для растений основным источником углерода является углекислый газ воздуха, животные же получают углерод главным образом за счет пищи - всевозможные белки, жиры, углеводы.
Обратимся теперь к биотозе. На сегодняшний день ее живой вес составляет свыше ста миллионов тонн. Откуда же взялось необходимое для создания такой массы биополимера количество углерода? К сожалению, мы не знаем, какое место занимает углерод в составе биотозы. Но если содержание углерода в водоросли Opaliinariaos medium, которое, как известно, составляет около десяти процентов, не изменилось в процессе мутаций, то мы получим чудовищную цифру: десять миллионов тонн углерода отняла биотоза у атмосферы. В пересчете на углекислый газ это составляет свыше сорока миллионов тонн.
Посмотрим, какие это будет иметь последствия.
Прежде всего изменится климат. Как известно, углекислота атмосферы задерживает тепловые лучи, создавая тем самым тепличный эффект. Обедненная атмосфера вызовет снижение среднегодовой температуры Земли. Растениям придется перейти на голодный паек, что неизбежно скажется на урожаях. Одним словом, на Земле биотоза серьезно нарушает углекислотное равновесие и может повлечь за собой серьезные последствия.
Когда швед кончил, многие члены комиссии потребовали немедленного уничтожения биотозы.
Эрик понимал, что они пришли сюда уже с готовым решением, а Брастрем лишь укрепил его. Даже Эрик был смущен сухой и прямолинейной логикой шведа, хотя и видел, что тот преувеличивает.
Выступил советский климатолог Поляницын.
- Уважаемый председатель, уважаемые члены комиссии, товарищи, господа, - сказал Поляницын, - мне бы хотелось несколько дополнить содержательное выступление шведского коллеги. Насколько мне известно, в атмосфере содержится две тысячи триста миллиардов тонн углекислоты. Поэтому весь углекислый газ, который отняла у атмосферы биотоза, едва составит одну тысячную долю процента ее первоначального запаса. Такая ничтожная убыль никак не отзовется на углекислотном равновесии, мы даже не сможем ее зарегистрировать. Одно это сводит на нет все опасения коллеги Брастрема. Но с вашего позволения я несколько продолжу свою мысль.
