96
Мне было нужно, чтобы вертолет сел. И это удалось. Для этого пришлось объясняться по-английски - больше я не хочу таких импровизаций. До сих пор мне и другим приходится расхлебывать последствия. Дело в том, что русских, видимо, не зря называют медведями, или ему придала силы безнадежность положения. И самое главное, они сделали ошибку: вдвоем вышли из вертолета, чтобы тащить русского. Я уже и не говорю, что их было только двое. Вообще, во всем этом путешествии была какая-то скользкая, мутная смесь гарантированной неудачи и непонятного везения. Я чувствовал себя скверно: неизвестно было, кого мы покалечили и насколько. Утешало то, что у приличных людей не должно было быть таких драных вертолетов. Он весь шатался и скрипел, как этажерка, и все-таки долетел, дотянул до большой речной долины, в которой виднелся аэродром, белые здания, огороженные бетонным забором, и самолет с надписью: "US air forces".
97
Это были действительно US air forces, иначе нам пришлось бы плохо. Было гораздо лучше сидеть целый месяц в подвале и дожидаться окончания проверок и каких-то других мероприятий. Подвал был мерзким, ночью ледяным, а днем жарким, но более надежного помещения здесь не нашлось. Не знаю, почему они сразу не отправили нас отсюда - может быть, в виде мести за посадку вертолета, может быть, боялись, что мы захватим и самолет тоже. Кстати, могли отправить еще дальше. Но вероятнее всего, с такой скоростью работала бюрократическая машина, и уж кто-кто, а русский должен был это понимать и не верещать, что у нас мало времени. Кроме того, я начал подозревать, что времени у нас сколько угодно, что события сами подождут этого русского. И мы сидели в этом подвале, до одурения играя в карты и изучая русско-английский язык. Мне приходилось видеть в зоопарке гризли, и русский больше всего походил на медведя, когда начинал угрожающим неразборчивым голосом говорить по-русски с персоналом. Потом они сказали, что им тоже пришло в голову сравнение с гризли: когда мы по очереди выходили по наклонной лестнице подвала под дулами автоматов. В этом подвале у меня сформировался прочный языковый стереотип: когда мне приходится (очень редко) иметь дело с русскими, я приобретаю озабоченный мрачный вид и начинаю гнусавым голосом произносить русские слова. Насколько я могу заметить, меня сразу принимают за своего, но другие говорят, что мой язык неадекватен.
98
Потом выяснилось, что мы остались живы только благодаря тем парням и их подвалу. Они наотрез отказались отдавать нас кому бы то ни было, кроме каких-то своих бывших начальников. Конечно, они понесли наказание, в том числе двое вертолетчиков. По крайней мере, народу они собрали много, и для нашей отправки понадобился целый транспортный самолет - тот самый, что стоял тогда на аэродроме. Среди сопровождающих был и мой бывший начальник. Всю дорогу он уговаривал меня бросить философию и вернуться на флот, а русский сидел в другом конце самолета и беседовал по-русски с человеком в штатском. Я смотрел через иллюминатор вниз, на последние уплывающие назад вершины, и думал о том, что большой разницы нет. С другой стороны, возвращаться мне почему-то казалось опасным, а защита индийских и даже тибетских богов - ненадежной. Было ли это тоже частью игры в бисер, или это только майя, иллюзия? Или, может, ну его на ...? Я чувствовал, что больше никогда не смогу заниматься старинными книгами так, как раньше и как другие до меня, просто превращая их в другие книги, с глянцевыми обложками, в шлягеры и манеры сопляков. Теперь я задавал себе не индийские, а русские вопросы, какими бы они ни казались бессмысленными. Я участвовал в этой истории до конца, но так и не понял, чем она закончилась.
99
За этот месяц они нашли следы возвращения. Конечно, главную роль сыграли радары флота. Воздух хранит много тайн, и большинство из них имеет отношение к математике, а не к реальным предметам. Я вспоминаю нашего корабельного локаторщика, его железную будку и экраны, как будто налитые дрожащей светящейся водой. Он показывал мне НЛО - неопознанные летающие объекты, которые локатор видит в гораздо большем количестве, чем человек глазами. Потом он, смеясь, объяснял мне, как сигнал искажается неоднородностями в атмосфере и неисправностями аппаратуры. Он говорил, что так ни разу и не видел настоящего НЛО, ни сам, ни с помощью радаров такого, которого он бы не мог опознать. И однажды никто из этих людей не смог опознать сигнал. С палубы были подняты самолеты - хорошо вооруженные самолеты с угловатыми короткими крыльями, с антеннами, с приборами инфракрасного видения. Они сбрасывались катапультой и уносились над морем к горизонту, а потом возвращались по одному, и пилоты рассказывали странные вещи: светящиеся шары уходили под воду, а радары не показывали ничего, и системы вооружения не срабатывали. Потом туда были отправлены корабли и большие самолеты, и несколько дней локаторщики сходили с ума, потому что чудеса не прекращались, даже несмотря на надводную, подводную и воздушную толкотню. Для нас выделили легкий катер - спецы, с которыми общался русский, сказали, что большее не имеет смысла. Они просили обеспечить только радиосвязь с авианосцем, на котором мы прибыли в подозрительный район.
100
Катер с шумом упал на воду, и мы с русским первыми спустились в него. Матрос наверху стоял в ожидании, а потом потребовал отдать концы. Остальные стояли у борта. "Только мы?" - спросил я. Ответа не последовало. Я и сам понимал, что техника сделает все, что она может - авианосец видел чуть ли не каждую рыбку в радиусе десятков километров, его оружие с гарантией уничтожало любую цель. И люди могли сделать только то, что они могли - непонятно, что. Начиналось волнение, в воздух летели брызги, и к тому же море затягивал редкий для этих мест туман. В тумане звук мотора казался совсем глухим, и скоро от авианосца осталась только огромная неясная тень, которая маячила сквозь туман еще долго - таким большим был корабль. Когда авианосец совсем скрылся, я опробовал радиосвязь. Несмотря на туман, она была отличной. Мы шли в точку, где радары заметили первую неопознанную цель. Радары и сейчас работали, заполняя туманное пространство невидимыми волнами, и ничего, кроме отметки на экранах от нашего катера, они не показывали. Мотор тихо ворчал, а мы сначала всматривались в туман, потом прекратили и уселись на мокрые сиденья. Становилось похоже, что мы пройдем насквозь этот туман, потом поездим тут еще в разных направлениях, а потом вернемся на борт, хорошо прогулявшись. Русский предложил снизить скорость. Я снизил ее до предела, с трудом удерживая катер, чтобы он не стал бортом к волне. "Помалу вперед", попросил русский. Ничего по-прежнему не было видно. Потом в тумане появилась длинная тень, лежащая поперек нашего курса, как будто черная кромка берега. Мы продолжали двигаться вперед, и вот перед нами очутилась старая, ржавая посудина - какая-то баржа со срезанными или развалившимися надстройками, корпус которой едва торчал над водой. Тумана вокруг стало меньше, и старое судно стало лучше видно. Я запросил авианосец. "Пусто", ответили мне. "А нас видите?" - "Вас видим". "Тут полно железа", возразил я, и там началась ругань. "Это и есть ваша галлюцинация?" спросил я русского, с отвращением глядя на склизкий ржавый корпус. "Вряд ли", - ответил тот. Мы приблизились к судну, и тут я заметил, что ошибся в оценке расстояния. Судно было очень большим, и теперь было видно, что это старинный военный корабль, правда, без орудий и только с остатками носовой надстройки. Труб тоже не было. "Что, и теперь не видите?" - спросил я. В ответ шли одни издевательства. Может быть, их локаторы не работали в таком густом тумане. Над нами возвышался изъеденный ржавчиной борт, весь в заклепках, и кое-где попадались черные разбитые иллюминаторы. "Ну что, посмотрим?" - спросил я русского. Тот молчал. Наконец попался какой-то свисающий сверху канат, больше похожий на мочалку, и я остановил катер под ней, а русский ухватился за конец руками и полез наверх.
