Дед Матвей зашел во времянку и закрыл за собой дверь.
— Привет, Терентьич. Проходи. Осторожно только, я вчера «Рубин» раскурочил, на проходе валяется. Перешагни.
Кряхтя, дед переступил через кинескоп, подошел к буржуйке и потрогал озябшей старческой ладонью железный бок. Взял с крышки скрученный в трубку и подпаленный конверт. Развернул, осыпая пепел на деревянный пол, подставил титульную сторону под свет, прищурился и стал читать. За его спиной Павел паял второй транзистор.
— Опять, что ли, отказали? — нарушил тишину дед Матвей.
— Ага, — просто ответил Потапенко и подул на припаянную деталь:
— Не надоело тебе им писать?
— Это последний раз.
— У них, наверное, таких, как ты, изобретателей сотни, если не тыщи. Сдается мне, они даже не читают твою писанину.
Головы, надо знать, у академиков другим заняты. Думают, как поднять урожай, как лучше трактор сделать, чтобы самолет быстрее летал, а ты к ним со своей пустяковиной. Ну посмотри, из чего ты свой холодильник лепишь — из хлама. Занялся бы лучше чем другим. Глянь, сколько вечером девок по улицам шатается. Сходи в клуб. Сегодня после кино танцы. Чего ты заперся во времянке со своими железками, как сверчок под печкой?
— Во-первых, Терентьич, это не холодильник. Сколько тебе повторять? Это установка, генерирующая низкочастотный холод. Что-то наподобие микроволновки, только наоборот.
— Какая разница?
Павел задумался: стоит ли старика посвящать в свои изыскания? И если стоит, то как популярно объяснить старику физические, химические и электрические процессы, происходящие в приборе? Он вовсе не хотел показывать установку в действии. Буквально несколько часов назад он испытал ее последнюю модернизацию. Потапенко боялся за психическое здоровье деда.
— А ты чего, Терентьич, пришел?
Потапенко положил паяльник и повернулся к деду. На стене над головой едва слышно играло радио.
— Да я вот зашел узнать, не загулял ли ты, соколик? Сегодня ночью моя старуха в сарай из дома выходила. Корова громко мычала. Евдокия подумала: «Забава» телиться начала. Слава Богу, обошлось. Шла обратно, уже в хату зашла, дверь заперла, только хотела с терраски в комнату войти, — старик засмеялся беззубым ртом, — и ты знаешь. Вот дура, — старик снял ушанку, рукой пригладил редкий седой волос на плешине, немного помолчал, качая головой, затем продолжил: — не поверишь, в обморок упала. Загромыхала ведрами, тут я проснулся. Выскакиваю, глаза только продрал. Смотрю, она на полу в ночной рубахе, телогрейку еще не сняла, в галошах лежит и не шевелится. Я, Павлуха, обомлел, — дед хлопнул себя по коленям и подался вперед, — грешным делом подумал, преставилась старая. Бегом к тебе. Колочу в дверь, а ты не слышишь. Побежал обратно в дом одеться. Я ведь в одних трусняках выскочил. Думаю, портки натяну и к Филиповне. Да, — старик замолчал. Усмехнулся, глядя в пол.
Радио «Маяк» пропикало четыре часа. Потапенко услышал едва слышный голос диктора из программы «Новостей».
— Влетаю в хату, — оживился снова старик, — а моей бабки нет.
— Наверное, в комнату зашла. Очнулась, если, ты говоришь — в обморок упала, и легла на кровать.
— Точно. Это я сейчас посмеиваюсь, когда языком чешу. Тогда, паря, было не до смеха. Да. Рассказала Евдокия потом. Говорит, черта видела. Вот дура. Говорит, с неба спускался, словно по ступеням.
Слабая улыбка блуждала на лице Макара.
— Так вот чего пришел. Где ночью шлындался? Не запил?
Напряжение и сосредоточенность сошли с лица Павла. Он натужно усмехнулся.
— Нет, не запил. Спал, наверно, крепко. Не слышал стука.
— Как такое можно не услышать, — напирал дед, — едва замки не снес, в соседнем доме у Братьевых свет зажгли. Там людей поднял, а ты не слышал.
— Ну, так, — неумело оправдывался Потапенко.
В комнате повисла тишина. Такой ответ явно не устраивал деда Матвея, а Павлу нечего было добавить к сказанному.
— Да, — протянул старик, натянул свою затертую ушанку на голову и собрался идти.
— Терентьич, а что Евдокии Ивановне привиделось? — как он ни старался, вопрос вовсе не прозвучал непринужденно.
— Так я тебе уже сказал, — старик встал и пошел к двери, — черта она видела.
Павел тоже поднялся с табурета и проследовал за Матвеем.
— И все? — Его очки блестели в темном коридоре.
Дед остановился у двери, взявшись рукой за ручку. Обернулся и пристально посмотрел на парня.
— И все.
— Ха. Привидится же, — усмехнулся Потапенко.
— Да, — старик открыл дверь и шагнул в светлый квадрат из полумрака времянки.
Макар Терентьевич шел по доскам, пригибаясь под разлапистыми ветвями яблонь, когда его сзади окликнул Потапенко.
— Дед Макар, а в каком часу это было? Ну, когда вы ко мне стучались? — почтальон уже не пытался улыбаться. Его лицо было бледным и серьезным. Старик остановился и обернулся. Он тоже не улыбался. При дневном свете его красные щеки, испещренные сосудами, были похожи на две свеклы, небритое, морщинистое лицо стало еще старее.
— А чего тебе?
— Так, — почтальон пожал плечами.
— Не знаю, — буркнул старик, развернулся и пошел дальше, громко ступая коваными каблуками по доскам.
Павел зашел во времянку и закрыл за собой дверь. Чайник свистел на плите. Проходя мимо стола, он протянул руку и сделал радио громче. Как раз передавали погоду на завтра: «…низкая облачность, возможны осадки. Температура три-пять выше нуля.» Потапенко подошел к плите, снял чайник и поставил его на деревянную подставку. Посмотрел в окно на серое колючее небо. Беспокойство зародилось в его душе после разговора с Терентьичем. Он стоял неподвижно минут пять, прокручивая в голове рассказ старика.
Затем резко развернулся, подошел к столу, выдвинул ящик. Достал прибор размером с радиоприемник, взял исправленную схему и установил в гнездо, после чего присоединил проводки. Боковую панель прикручивать не стал. Павел с трепетом смотрел на творение своих рук. Не спеша, проследовал к окну, сориентировал выходное отверстие устройства на область чуть ниже подоконника, регулировочным роликом выставил мощность и нажал на черную кнопку. Рядом на панельке замигал зеленый светодиод.
Павел с нетерпением наблюдал, как в воздухе стали образовываться буквально из ниоткуда белые, полупрозрачные, едва заметные точки. Они постепенно начали стягиваться к центру, обозначенному излучателем. Плотность микроскопических кристаллов росла. Сначала это была едва заметная паутина, в итоге образовалось облачко, похожее на рыхлую вату. Светодиод погас. Павел медленно опустил руки. Сделал шаг к образованию и потрогал его. Затем поднес ладонь к лицу и стал внимательно ее рассматривать. Он вздрогнул, словно опомнившись, и посмотрел на часы, которые стояли на полу возле кровати.
