— Ну и ну!
Улисс растерянно сказал:
— Я ничего не сделал.
— Что с того? Какая разница? Что-то их напугало. Нам нужно убираться отсюда — и поскорей.
Улисс все медлил, и я подтолкнула его.
— Да скорей же! Он пробормотал:
— Я почему-то очень устал. То, что я тоже устала, ему в голову, очевидно, не пришло.
Я сказала:
— Они пустят за нами погоню. Не знаю, что там случилось, но, что бы это ни было, оно задержит их ненадолго. Надо уходить. Воды они боятся — может, нам еще повезет… Ты умеешь плавать?
Он неуверенно ответил:
— Кажется да.
Я пожала плечами.
— Хорошо.
Кочевые не любят моря, а другой большой воды в их степях нет, так что мало кто из них может держаться на воде или управляться с лодкой, но лошади плавать умеют, хоть никто их этому не учит, и преследователи вполне могли пустить их через глубокие места. На самом деле надеяться нам было особенно не на что, но раз уж повезло один раз, могло повезти и во второй.
— Тогда пошли. Твои вещи не испортятся от воды?
Он сказал:
— Не знаю.
— Тогда подними их повыше.
Пойма так заросла, что в поднимающемся утреннем тумане нельзя было разглядеть, где отмель, а где глубокая вода, разве что на островах кустарник был погуще. Один такой куст рос неподалеку — я обломала толстую ветку и двинулась вперед, ощупывая дно перед собой. Река, с виду такая безопасная, на деле коварна и беспощадна, повсюду глубокие ямы и скрытые водовороты, а со дна бьют подземные ключи — такие холодные, что сковывают ноги и останавливают дыхание любому, кто ступит в них.
Но там, где мы продвигались, воды было от силы по пояс — жаль только, что все, что удобно для нас, удобно и для наших преследователей.
Улисс шел молча, словно во сне, лишь один раз спросил:
— Куда мы идем?
Спросил равнодушно, словно это не имело значения. Я сказала:
— Вверх по течению и через пойму, на тот берег. Если выберемся, то, может, сумеем уйти. Он рассеянно сказал:
— Там все то же самое. Ничего нового.
— Почему? Говорят, там низина и сплошные болота — у нас таких нет. Они запросто могут затянуть даже всадника с лошадью.
— Я не об этом…
Поскольку я и понятия не имела, что он имел в виду, я замолчала — сейчас вообще было лучше помолчать — на воде, в безветрии, да еще на рассвете слова отражаются от воды и уходят бродить далеко от того места, где были сказаны.
Слева от меня оказалась яма; но рядом теченьем намело узкий песчаный гребень, который постепенно переходил в выступающую из воды косу — кусты ракитника полоскались в воде; из тумана, потревоженная шумом наших шагов, выпорхнула какая-то птица.
Улисс с надеждой спросил:
— Мы тут остановимся?
— Нет.
Ветер так выгладил песок, что на нем застыла неподвижная рябь, точно на водной поверхности — любые следы видны были издалека, не нужно быть кочевым, чтобы понять, что тут кто-то прошел.
Потому я обогнула косу вдоль берега, где воды было по щиколотку, а песок гладкий и твердый, и мы вновь оказались на стремнине, только уже с той стороны отмели. Тут теченье было посильнее, зато по другую сторону рукава располагалось множество мелких, чуть выступающих из воды островков; некоторые соединялись песчаными косами, некоторые болтались сами по себе, беспорядочно, словно их вытряхнула в воду из гигантского мешка чья-то огромная рука. Некоторые островки были надежны только с виду — просто кучи плавника, сгрудившиеся у какой-нибудь выступающей из воды коряги. Но тут затеряться было уже легче — требовалось лишь пересечь опасный участок с быстрым течением.
Я обернулась к Улиссу:
— Так ты говоришь, что умеешь плавать?
Он был занят тем, что застегивал сумку — все эти странные завязки и застежки, которые прилипают друг к другу или ползут по ткани, соединяя ее в один кусок.
Он пожал плечами:
— Не попробуешь, не узнаешь, верно?
— Тогда пошли.
Я выпустила из рук палку и та поплыла по течению, время от времени поворачиваясь вокруг своей оси — тут было много водоворотов; опасное место, — и бросилась в воду. Она была теплая, точно молоко и такая же мутная. Улисс плыл за мной — вполне пристойно, но ему мешала болтающаяся за плечами сумка, в которой вздулись пузыри воздуха, так, что она тянула его назад. Внизу, со дна, бил холодный ключ — когда я миновала его, он резанул меня по ногам, точно ножом. Я обернулась и сказала:
— Осторожней.
Он не ответил — выглядел он паршиво, и, похоже, совсем выбился из сил. Из тумана выплыл ближайший островок — в серой рассветной мгле он, казалось, парил над водой. За ним виднелся второй — он-то и был нам нужен.
Улисс отставал, мне пришлось задержаться, чтобы подождать его и меня тут же начало сносить теченьем. Выгребать наперерез было бессмысленно, но он пытался — похоже, на это у него ушли последние силы.
Я подплыла поближе и сказала:
— Бери наискось.
Он даже не поглядел в мою сторону, глаза у него были полузакрыты. Если бы не болтающаяся за плечами сумка, разбухшая, точно утопленник, он бы уже и сам пошел ко дну. Я ухватила за наплечный ремень и развернула его вбок. Выгребать одной рукой было неловко, но с рекой можно поладить, если умеючи — порою она согласна нести тебя сама. Течение закрутило нас и бросило в сторону островка, вода стала мутной и, когда я попробовала нащупать ногой дно, наткнулась пальцами на мягкий ил. Я уперлась в какую-то скользкую корягу, чьи сучья торчали из воды, точно растопыренные пальцы, и потянула ремень на себя — сумка покорно подплыла ближе, а вместе с ней и Улисс. Он не сопротивлялся, но и не сделал не единой попытки мне помочь.
Я укоризненно сказала:
— Что ж ты врал-то, что умеешь плавать?
Он не ответил.
Не думала, что у него так мало сил — с виду он был гораздо выносливей. Уже у самого берега он оступился и упал в воду — лицом вниз, и, должно быть, захлебнулся бы, если бы я не вцепилась ему в ворот и не вытащила на берег.
Я решила, что это он от голода — мужчинам вообще требуется гораздо больше еды, и сказала:
— Тут, должно быть, много рыбы. Если потерпишь, я попробую наловить. Только ее придется есть сырой — костры жечь нельзя.
Он ответил:
— Нет, не надо. Это я так… быть может, пройдет…
Речь его звучала невнятно, словно рот был забит песком.
Ветер собрал песок в высокие холмы, а ракитник, росший на них, мешал им рассыпаться — за одним из таких холмов мы и остановились. Я помогла ему опуститься на землю и снять наплечную сумку — ткань была сырой, но содержимое сумки не пострадало. Жаль только, толку от того, что там находилось, было мало; оружием, стреляющим вспышками, пользоваться здесь нельзя — проще уж сразу подать дымовой сигнал, что мол, вот мы, да и были у меня смутные подозрения, что на воде оно все равно никуда не годится — вода при соприкосновении с огнем превращается в пар, верно? Проще было обломать ветку и заточить ее, превратив в острогу — это я и сделала. Пока я сидела рядом, обстругивая ветку ножом — очень хорошим ножом, видно, переплавленным из старых Предметов (кочевые все железные Предметы, какие раздобудут, пускают в переплавку), Улисс молчал, но, как только я поднялась, сжимая острогу в руке, он сказал:
