— Ладно, можете идти, — бросил Роно, и в голове его промелькнул набросок будущего плана.
— Скажите на выходе, чтобы ко мне привели моего сына, Моа.
Разведчики быстро покинули приемные покои. И уже через 10 минут к нему привели Моа. Он стоял перед ним, но мыслями был в другом месте. Глаза его застыли в одном положении и не двигались. Голова его была много повернута в сторону, он не хотел смотреть на своего отца, боялся говорить с ним, боялся, что, как и всех остальных, он заразит его своей жестокостью, и он превратится в того, кого стал презирать.
Отец смотрел на сына с жалостью и отвращением. Он хотел видеть перед собой война, а не нытика, чей вид вызывал лишь неприязнь. Но сейчас он должен был сыграть роль друга:
— Вижу, что говорить ты не настроен. Понимаю. Я знаю, что ты злишься на меня и обижаешься, считаешь, что я чудовище. Но ты должен понять, что если бы мое мнение не разделяло большинство, то никто бы и не пошел за мной. Так что это не мы все виноваты в твоих страданиях, а ты сам. И все же я хочу тебе помочь. Я говорю это, как твой отец, а не как правитель. Я хочу, чтобы мои дети были счастливы и жили счастливо, даже если они не разделяют моих взглядов. Так вот, как ты знаешь, мы изгнали Ксафа из нашего племени, — при упоминании Ксафа Моа едва уловимо пошевелился, уши его повернулись в сторону Роно.
— Наши разведчики засекли его возле Черного когтя. Не знаю, впрочем, что он там делал. Однако то, что он не ушел далеко от нашего города, заставило меня задуматься о том, что что-то влечет его сюда, удерживает его здесь. Понимаешь, куда я клоню? Я думаю, что ты тот, кто удерживает его здесь и не дает уйти. Я также вижу, что ты сам не свой в последнее время, ты отстранился от меня, матери, даже от своих братьев, с кем так любил играть в детстве. Ты чувствуешь себя здесь лишним. Я прав ведь так?
Моа по прежнему ничего не говорил, но вид его выдавал высокую степень заинтересованности.
— И вот перед нами встает задача. Есть предок, которого изгнали, но который хочет быть вместе с моим сыном. И есть ты, кто хочет быть вместе с изгнанником. Как правитель, я не могу отменять свои решения и вернуть Ксафа сюда. Этого не поймут. Если я буду менять свои решения, как в голову взбредет, то с ними перестанут считаться, мой авторитет будет подорван. Я не могу этого допустить. Поэтому дорога сюда Ксафу заказана.
Но есть и другой путь. Решение такое тяжело принимать отцу, я знаю, что твоя мать будет не в восторге, однако я понимаю, что порой нужно думать не только о своих чувствах и желаниях. Порой эгоизм нужно оставить в стороне ради тех, кто тебе дорог. И вот глядя на тебя, разбитого и несчастного до глубины твоего Оро, я предлагаю тебе выбор. Ты хочешь отправиться к Ксафу и жить вместе с ним?
Моа не верил своим ушам. Он посмотрел на отца, проверяя, серьезно ли тот говорил.
— Если ты уйдешь вслед за предателем, мы не сможем тебя больше принять к себе обратно. Тебе придется забыть о том, что когда-то здесь был твой дом. Но ты сможешь быть с тем, кто тебя понимает. Если это сделает тебя счастливым, то пусть будет так. Я приму любой твой выбор. Ну, что скажешь? — Роно оценивающе смотрел на сына.
— Ты правда позволишь мне уйти? — Моа впервые за две недели выдавил из себя несколько слов.
— Да, я говорю это совершенно серьезно.
— Тогда я уйду, — он смотрел на отца, и взгляд его пылал решимостью.
— Хорошо. Но только никто не должен знать, что это я тебе предложил это сделать. Пусть все выглядит так, как будто ты совершил побег.
— Согласен, — не раздумывая ответил Моа. Второго шанса может и не быть. Он должен был воспользоваться возможностью, которую ему дают, — Что мне нужно сделать?
— Завтра у нас будет день песни победы, как ты знаешь. Как и всегда, мы соберемся все в музыкальном зале. И когда все подойдут к тангурру, чтобы начать петь, не пой. Притворись, что поешь, можешь даже пошевелить своим говорлом, но не произноси ни звука. Пройдет несколько минут и ты увидишь, что все погружены в песнь. Когда это случится, можешь уходить из музыкального зала и отправится в восьмой район. Я попрошу охрану не закрывать плотно дверь, ведущую наружу. Ты сможешь пройти через нее и бежать к Черному когтю. Если ты еще не передумал?
— Не передумал.
Остаток дня Моа провел, как на иголках. Мысли пожирали его. Он беспокоился о том, как будет добираться в одиночку до Черного когтя и о том, что он будет делать, если не найдет там Ксафа. Неизвестность также пугала его. До сих пор он жил со своей семьей, в обществе, где члены заботились друг о друге. И он не знал, сможет ли он выжить там в одиночку, даже если с ним будет бессмертный предок. Но он точно знал, что никогда уже не будет счастлив в собственном доме и если снаружи его будет ждать смерть, то он примет ее без тени сомнения.
В последний вечер он смягчился и посмотрел на своих братьев и мать по-иному. Глядя на то, как они играли и общались друг с другом, он больше не видел в них убийц. Он видел в них тех, кто ошибся и выбрал неверный путь. Ему хотелось подойти к ним, поговорить, сказать, что ему будет их не хватать, но он так и не решился это сделать. Никто не должен был догадаться о том, что он спланировал побег.
Утром по традиции все ели Кану. Моа запихивал ее в рот, не жалея. Он не знал, когда в следующий раз ему представится возможность поесть, и нуждался в запасе сил. В музыкальном зале их встретила речь отца, преисполненная напыщенной гордости за их военные успехи. Он практически не слушал, что он говорил. Только отдельные слова влетали в его голову и не находя питательную среду вылетали оттуда обратно. Все прошло в точности так, как и говорил Роно. Когда все начали петь, он не пел, и когда все погрузились в песенный транс он спокойно покинул музыкальный зал и отправился в конец восьмого района, где его ждал выход на поверхность.
Вкуснейший запах чистого воздуха встретил его снаружи. Омо и Ромо весело блестели высоко на небосводе. День для побега был выбран крайне удачно. Не теряя ни минуты, он стал набирать скорость и через пару мгновений на всех порах мчался в сторону Черного когтя. Все страхи и сомнения он оставил в Всегурроне, который так и не смог стать для него родным.
Скала встретила его леденящей тишиной. Один только ветер сновал по пещерам, издавая какие-то звуки. Моа отправился в пещеры и осмотрел их все до единой. Он потратил на это несколько часов времени, постоянно взывая к Ксафу, но тот так и не появлялся. Наконец, он вернулся в главный зал, где когда-то они с груками ловили малышей, не давая им свалиться с постамента. Место это хранило в себе множество воспоминаний, который причиняли боль тем, что никогда не претворятся в явь.
Моа поднял голову вверх, наблюдая за тем, как Ромо поравнялся с отверстием в скале, свет его был ослепительным, и ему пришлось закрыть глаза. Свет согревал его и дарил ощущение спокойствия. Даже если ему придется жить здесь в одиночестве, он не будет несчастен. Когда он открыл глаза вновь, то увидел, как Ромо спрыгнул с небосвода и собирался приземлиться Моа прямо на голову. Когда ощущение невероятного прошло, он осознал, что это Ксаф спускается с верхнего этажа к нему. Какое же это было счастье — встретить старого друга.
— Прости, что не пришел раньше. Я видел, что ты приближаешься к скале, но хотел доделать последние дела, чтобы мы могли отправиться в путь.
— Ничего. Я очень рад тебя видеть.
— Я тоже. И у меня есть хорошие новости для тебя. Если ты позволишь, я покажу их тебе.
Моа дал свое согласие и по ментальному каналу связи Ксаф показал ему, как он проведал оставшихся в живых груков и кхроков на новом месте их жительства. Скала была такой же непреступной и темной, уходящей прямо в небо, но отличалась от Черного Когтя своей формой. Моа увидел, как пятеро кхроков и груков располагаются в новых пещерах, готовые начать новую жизнь там, и Оро его наполнилось блаженным чувством облегчения. Все эти две недели после окончания войны он переживал, что молодые кхроки и груки не смогут преодолеть такой путь и погибнут по дороге. Но они выжили и были готовы начать жизнь заново. План, составленный за мгновение до начала трагических событий сработал. Взрослые кхроки и груки отдали свои жизни, чтобы позволить младшим сбежать. Не оказывая никакого сопротивления, они намеренно растянули свою погибель во времени, обескураживая своих губителей и внушая в них ложное чувство предосторожности. Пока они втаптывали их в лед и ожидали нападения из засады, решившие жить кхроки и груки мчались в направлении, что указал им Ксаф.
