По завершении трапезы меня отвели в глубь пещеры, освещенной факелами, вставленными в многочисленные трещины. При их свете я с изумлением обнаружил, что стены пещеры покрыты рисунками и даже резьбой. Здесь были ^изображения оленей, туров, саблезубых тигров, пещерных медведей, гиенодонов и многих других представителей фауны Каспака, причем исполненные в цвете! Я насчитал четыре различных оттенка. Нередко изображения накладывались друг на друга, и приходилось долго вглядываться, чтобы разобраться в них, но общее впечатление указывало на явную тягу к искусству и вполне подтверждало гипотезу Боуэна о сходстве банд-лу с кроманьонцами, чье первобытное искусство дошло до нас в наскальных рисунках пещер в Лепортеле и других местах. Банд-лу, правда, не имели луков и стрел, чем и отличались от своих вымерших предков (а может, и потомков) в Западной Европе.
Если моим друзьям когда-нибудь доведется читать эти записки, да простят они меня за все многочисленные отступления. Писалось все это главным образом для себя, чтобы привести мои впечатления в систему и как-то разобраться в интересующих меня вещах.
Меня отвели в дальний угол пещеры и опять связали по рукам и ногам. Все это время мне приходилось отвечать на многочисленные вопросы, благо что у племен этой страны существует единый язык. Все объяснения моего происхождения и цели, приведшей меня в Каспак, однако, были выше понимания этих дикарей. Оставив меня, они, наконец, удалились, предупредив, что вернутся за мной утром перед пляской смерти. Прежде чем они ушли, забрав с собой факелы, я успел разглядеть, что нахожусь не в самом конце пещеры и что в глубину ее ведет узкий темный коридор.
Можно было только поражаться размерам этого гигантского грота. Я находился от входа на расстоянии нескольких сот ярдов, причем по пути встретил множество ответвлений в обе стороны. Должно быть, вся скала представляла собой настоящий лабиринт, лишь небольшая часть которого использовалась племенем для жилья. Нельзя было исключить и ту возможность, что кое-где в этих ходах устроили себе логово опасные хищники, а с ними, учитывая мое беспомощное положение, мне совсем не улыбалось встретиться. По натуре я довольно уравновешенный человек, но должен признаться, что в сложившихся обстоятельствах нервы у меня были на пределе. Утром меня должны были умертвить каким-то неизвестным мне, но, без сомнения, малоприятным способом для развлечения этих дикарей, но будущее заботило меня гораздо меньше, чем настоящее. Посудите сами, какой нормальный человек не придет в ужас, лежа связанным по рукам и ногам в кромешной тьме огромной пещеры, населенной неизвестно какими тварями, в этом жутком мире, где царствуют допотопные хищники и гигантские ящеры. В любой момент, да, может, прямо сейчас, какая-нибудь зверюга учует мой запах и неслышно подкрадется ко мне. Выгнув шею, я напряженно вглядывался в темноту, страшась увидеть там горящие угольки глаз хищника. То и дело меня прошибал холодный пот, когда мой перевозбужденный мозг рисовал во тьме облик приближающегося зверя. Шли часы, но ни один звук по-прежнему не нарушал мертвой тишины. В эти часы, показавшиеся мне вечностью, множество эпизодов моей жизни прошло перед моим мысленным взором. Я проклинал себя за безрассудство, с каким покинул своих друзей, надеявшихся на меня. Что с ними? Удалось ли им что-то сделать, или они все еще ждут моего возвращения там, за гранитным барьером? А может, им удалось добраться до цели? У меня возникло чувство, что удалось; не такие это были люди, чтобы отказаться от борьбы. Очень может быть, что меня ищут, но я сильно сомневался, удастся ли обнаружить им мои следы. Уже давно я пришел к выводу, что обогнуть внутреннее море по берегу - задача сверхчеловеческая, учитывая подстерегающие и днем и ночью на каждом шагу опасности. Тогда же я оставил всякую надежду добраться до того места, где я перелетел через барьер. Я был практически уверен, что Боуэн и его жена не выжили, так же как Брэдли и его спутники, - слишком много прошло времени. Что касается моих товарищей, даже если их снаряжение и численность позволят им добраться до южного берега и обнаружить дерево с застрявшим самолетом, мои кости задолго до этого побелеют и высохнут среди множества других костей в этой пещере.
И сквозь все эти мысли и чувства меня неотступно преследовал образ ясноглазой девушки, сильной и смелой, грациозной и прекрасной, с походкой королевы и гибкостью леопарда. Я люблю своих друзей, но их судьба заботила меня почему-то гораздо меньше, чем судьба маленькой дикарки, по отношению к которой (так я себя убедил) я просто не мог испытывать никаких других чувств, кроме дружбы. Но мысли о ней и об ожидающем ее будущем настолько сильно беспокоили меня, что я даже не думал о собственной участи, хотя время от времени и возобновлял попытки освободиться от своих пут. В эти минуты мне было важнее оказаться снова рядом с ней, чтобы иметь возможность защитить ее, чем самому избежать уготовленной мне поутру смерти. Все это отвлекало меня от мыслей о подкрадывающихся ко мне хищниках, как вдруг в могильной тишине, окружающей меня, я явственно различил звук осторожно приближающихся шагов.
Думаю, что никогда прежде, даже в детских кошмарах, не испытывал я такого ужаса, как в те мгновения, когда мне ясно представилось, как какая-то хищная тварь начнет заживо пожирать мое беспомощное связанное тело в кромешной тьме пещеры племени Банд-лу. Я весь покрылся холодным потом и по всему телу у меня побежали мурашки. Вряд ли я еще когда-либо был ближе к слепой панике, чем в тот момент. И ведь нельзя сказать, что я так уж боюсь смерти, - пара дней среди обитателей Каспака способна у любого человека изменить отношение к жизни и смерти. Жизнь - самая дешевая вещь в этом страшном краю, так же, впрочем, как на всей Земле и во всей Вселенной. Нет, умереть я не боялся и даже звал смерть; но ожидание, это гнетущее бесконечное ожидание крадущегося ко мне хищника - вот что вселяло в меня парализующий ужас.
Вскоре шаги приблизились настолько, что я мог слышать даже дыхание неведомого существа. Коснувшись меня, оно отскочило назад, словно от неожиданности. Довольно долго до меня не доносилось ни звука. Затем существо снова задвигалось, и я почувствовал, как чья-то безволосая рука коснулась моего лица, скользнула вниз и задержалась на воротнике моей рубашки. Вслед за этим я услышал приглушенный, но полный радости возглас: "Том!"
Я чуть не лишился чувств, так сильна была и моя радость.
- Аджор! - выговорил я. - Ад-жор, девочка моя, ты ли это?
- Ох, Том! - снова воскликнула она дрожащим голосом и, тихо плача, приникла ко мне. Я раньше даже не знал, что она умеет плакать.
