— Ладно, старик, — прервал принц, — трава тебе будет, говори, где дорога?!
— Больно ты, сынок, все ж торопкий. Обожди маленько, отдохни, поди, давненько глаз не смыкал?
— Ты старик… — начал было Кан-Тун.
— Погоди, — оборвал Итернир, укладываясь на землю, расстелив свой плащ, — не горячись, денек-то, и правда, что-то долгий выдался. Эх, боги, я ж две ночи не спал! Да и вообще… — вдруг вспомнил он, — как к тому лесу под стеной вышли, так все поспать по-человечески не удается! Давай-ка вздремнем, пока парень докосит.
И уснул. Крепко. Так что принцу осталось только гневно хватать ртом воздух. Добро улыбаясь, прилег и Ригг, а старик лишь все качал головой, одобряя принятое за принца решение. Тот сделал, было, еще пару попыток добиться ответа от деда, но тот все так же житейски улыбаясь, советовал отдохнуть с дороги.
— Вот и все, дедушка, — раздался над ухом Итернира сочный бас Крына, — готово…
— Что это готово? — потянулся Итернир, — ты же только начал!
Однако, когда он огляделся, все вопросы отпали сами собой. От дороги и через спину холма тянулся, словно стриженый, луг с ровными валками скошенной травы.
— Ну ты, Ёнк тебя задери! — восхищенно почесал он затылок, — ну нет мне сна на этом свете! — после чего провел, зевая, рукой по лицу и возмущенно воскликнул, — кто пьянствовал вчера с моей рожей и помял ее?!
Ригг улыбнулся, Кан-Тун поморщился, Крын озадаченно поглядел, а Ланс, как водится, и ухом не повел.
— Спасибо, сынок, выручил, — меж тем поблагодарил за работу старик, — теперь и разговоры поразговариваем и подхарчеваться не грех.
— Ой, дед, неужто ты нас поесть угостишь? — обрадовано удивился Итернир, — только я, что-то ничего съестного у тебя не видал.
— А рядом с тобой, котомка-то, — с хитрым своим прищуром ответил дед, — гляди внимательней.
Оглянувшись, Итернир и, правда, обнаружил подле себя котомку.
— Ведь не было котомки? — совершенно серьезно спросил он, передавая ее старику.
— Может и не было, — качнул седой головой старик, — а может и была.
Ригг в ответ улыбнулся, как будто, с пониманием.
— Вот, поглядим, что вы наработали, — проговорил старик, вынимая из котомки сверток льняной ткани.
Он положил сверток на землю, откладывая пустую котомку, и начал его разворачивать. Путники, оценив размеры свертка, слегка приуныли. Собственные их съестные запасы на этот момент уже просто отсутствовали. Однако, когда ткань, оказавшаяся скатертью, была развернута, обнаружился и каравай душистого хлеба, и добрый шмат сала с чесноком, и овощи, и братина парующей вареной картошки, и высокий, широкий кувшин, полный до краев.
— Угощайтесь, добры молодцы, — повел рукой старик над скатертью.
— Спасибо, дедушка, — подсел Ригг.
— Угу, — быстро набил рот Крын.
Принц, чуть кривясь от неэтичности сервировки, все же тоже приступил к трапезе, как и Ланс, глаза которого время от времени цепко поводили вокруг, хотя и не замыкаясь на наблюдении.
— Откуда? — удивился Итернир, не спеша есть, — в этих местах же все это не растет!
— Милостью богов, молитвами да своими руками, — развел сухими ладонями старик.
— А это, случаем, не исчезнет, так же, как появилось, подозрительно спросил тот.
— Раз созданное, бесследно не исчезнет, — прищурился дед, ешь, не бойся, милок, проводить тебя по ту сторону я всегда бы успел.
— Верно, — вздохнул тот, — Эх! Один раз живем!
Еда была на славу. Картошка в меру проваренная, сало в меру просоленное.
— Ну, старик, теперь говори! — приказал Кан-Тун, подцепляя ломоть сала кончиком своего кинжала.
— А чего говорить, — пожал плечами старик, — дорога здесь одна. Как пойдете по ней, так скоро и ватажники вас встретят, а опосля них, и Лестница к концу подойдет. Это просто. Не о том ты меня, добрый молодец спрашиваешь…
— Я принц крови, — вскипел Кан-Тун, — и изволь обращаться ко мне не иначе как «светлый принц».
— Ага, сынок, не иначе, — кивнул старик, изображая крайнюю услужливость.
— Скажи, дедушка, — спросил Ригг, — неужель Лестнице и впрямь конец здесь?
— Это кому как, сынок, — прищурился дед, — иной и в ровной дороге обрыв видит, а иному и скалы торной тропой кажутся.
— Так есть дальше путь, дедушка, — пророс надеждой Ригг, — или нет? Скажи, будь ласков. Мне очень надо до верху добраться. Мать у меня внизу. Совсем плохо ей.
— Не знаю молодец, не знаю.
— Ну, проходил кто до нас дальше, али как? — настаивал Ригг.
— Проходил ли, нет ли. Давно дело было. Помню был один. Правда плохо помню… жрец! Точно! Их с дюжину было. Все в белом пришли на обрыв полюбовались, поколдовали чего-то и улетели, опосля, правда, возвернулись женщин умыкнули, опять чего-то поколдовали, поплясали и ка-ак сиганули! Так и не было видно до сих пор.
— Странно, — сказал задумчиво принц, — отчего же в замке нам ничего никто не сказал.
— Это в каком же замке? — поглядел старик прямо на солнце, чуть только прищурив глаза, — это где братья-то твои? Так их в ту пору здесь и вовсе не было.
— Скажи, старик, — спросил принц, напряженно вглядываясь в холмы вокруг, — что это там за развалины?
— Где, милок? — подслеповато оглянулся дед.
— Вон, дальше по дороге, слева, — указал Кан-Тун рукой, — и называй меня «светлый принц»!
— Ошуюю-то? — переспросил дед, — так то башня была.
Все остальные, кроме невозмутимо жующего Ланса попытались разглядеть, что же такое увидал принц. Не так далеко, на верхушке холма, что был чуть выше прочих, виднелись серые камни развалин.
— Какая башня, — подозрительно спросил Кан-Тун.
— Обнакновенная, — ответил старик, как будто объяснял, какого цвета небо, — их тут тогда много было, они Нижнее Княжество от Верхнего Герцогства хоронили.
— Тут раньше было княжество? — еще подозрительней спросил принц.
— Да тут вообще много чего было. Всего и не упомнишь…
— А почему, — с нотками гнева поинтересовался Кан-Тун, — мне в замке говорили, что до принцев здесь ничего не было?
— А память людская шибко странная штука, милок, — пожал плечами старик, — помнит только то, на что высочайший указ есть.
— Тут что же, — улыбнулся Итернир, — даже помнить запрещают? Это что у тебя в кувшине?
— В кувшине-то? Взвар медовый, да ты пей, не стесняйся, тут на всех хватит.
Итернир сделал пару добрых глотков и поставил кувшин обратно, но тот остался по-прежнему полон до краев.
— Ух, ты, — пробормотал только он и основательнее приложился к душистому напитку.
Однако, когда он вновь отставил кувшин, напитка в нем не уменьшилось.
