Доктор Пол Протеус — по-своему честный, искренний, скромный и в чем-то мужественный человек. Но в каком жалком положении оказывается он то и дело перед читателями романа! Как вырвавшийся из-под опеки родителей гимназист, он делает одну глупость за другой, мечется в поисках выхода и даже приблизительно не представляет себе очевидных последствий каждого своего шага. Его личная катастрофа — это не только и не столько от его человеческих качеств, сколько от системы воспитания, которая в зародыше глушит и ум и чувства. Вспомните сцены периодической «обработки элиты» на Лужке. Вспомните, как описываются студенческие годы героев романа. Можно ли ожидать от всего этого иного результата?
Прибегая к аллегории, можно сказать, что Пол олицетворяет собой смятение человека перед лицом бесчеловечного социального строя, тогда как Финнерти — деморализацию человека в условиях такого строя. Это как бы два последовательных этапа. Третий этап, конечный, — Шеферд: процесс обесчеловечевания доведен до конца, на место человека становится законченный подонок. пол и Фиинерти всем существом своим восстают прошив уготованного им превращения в шефердов, восстают именно в силу своих индивидуальных, человеческих качеств. Но какова может и должна быть альтернатива карьере Шеферда, им неведомо. О социальном идеале представление у них самое смутное. О возможностях реального изменения существующего строя — тоже.
Что могут они противопоставить обществу кронеров, беррингеров, шефердовР Идиллические утопии Торо и Эмерсона под лозунгом «Назад, в лоно природы!»? Трагикомическая попытка Пола обосноваться на «доброй старой ферме» наглядно показала абсолютную несостоятельность такого пути. Вернуться к «доброму старому миру» (то есть к буржуазному строю XIX-первой половины XX века)? Собственно, к этому и призывает манифест, составленный от имени Пола руководителем восстания. «Я предлагаю вернуть рабочих, мужчин и женщин, — говорится в манифесте, — к их роли надсмотрщиков над машинами, а контроль машин над людьми должен быть запрещен. Далее, я предлагаю, чтобы самым тщательным образом изучалось то влияние, которое изменения в технологии или организации труда могут оказать на жизненный уклад машин». Допустим, это принято. И что же? Восстанавливается капитализм XIХвека? Или современный капитализм? Но, во-первых, это означает восстановление отнюдь не идиллического состояния человечества, а напротив, все~ го того, что связано, как мы знаем, с капитализмом этих периодов его развития. Во-вторых, капитализм, как и всякий общественный строй, имеет тенденцию к дальнейшему развитию.
Куда пойдет, во что превратится мир, за который пытаются восстать Пол и Финнерт? Это зависит от того, кто будет надсмотрщиком за «надсмотрщиками над машинами», в чьих интересах будет вестись изучение «изменений в технологии и организации труда» — словом, у кого будет в руках политическая власть и в интересах каких классов эта власть будет использована.
История знает немало попыток использовать государственную власть в интересах умирающего общественного строя. Они иногда тормозили прогресс. Но никогда не останавливали его. А то, что общественный строй в «Утопии 14» — умирающий строй, показано автором с большой силой убедительности.
Перед читателем проходит длинная вереница обитателей «тонущего мира», Вот Кронер, безнадежно пытающийся сохранить «чистоту природы» технократов, любой ценой удержать на плаву прогнивший социальный корабль. Вот президент США с его «белыми зубами и честными серыми глазами, чуть вьющимися волосами, сильными руками, и широкими плечами» — как забавно выглядит эта манекенщица мужского пола рядом с бесстрастной, всезнающей громадой ЭПИКАК-XIV. Таковы «столпы», на которых держится общество. А с другой стороны — в отчаянии восстающие против этого общества Пол и Финнерти, трагическая фигура Боба Колхауна. Бегут от этого общества даже Гарт и Бэйер — тоже некогда его опора. Остаются только такие абсолютно бездумные, совершенно «запрограммированные» человекоподобные существа, как беррингеры и шеферды.
Таким образом, на самой цивилизации, описанной в «Утопии 14», лежит печать гибели, ибо цивилизация эта представляет общественный строй, у которого нет будущего.
Главное же, мы знаем, что человечество состоит не из одних только продуктов упомянутой цивилизации, столь ярко обрисованных в «Утопии 14», В самих Соединенных Штатах Америки, не говоря уже о мире в целом, достаточно людей, которые не хуже Воннегута понимают, куда идет западный мир. И борьба против проклятого будущего, уготованного людям умирающим прошлым, принимает, как известно, весьма внушительные масштабы. Соотношение сил в современном мире не дает оснований для отождествления читателей и персонажей романа. Слишком многие читатели «Утопии 14» не разделяют заблуждений Пола Протеуса, будто на путях капиталистического развития мыслимо избавить мир от «массового голода, массового лишения свободы, массового издевательства и массового убийства». Слишком многие согласны с шахом Братпура, что в пресловутом «свободном мире», своеобразной проекцией которого является изображенное в романе общество, несмотря ни на какие пышные вывески, сохранилось классовое деление на элиту и «такару» (рабов). В этом отношении шах верно подметил суть дела.
Но ведь «такару» не желают мириться со своей участью ни в Соединенных Штатах, ни за их пределами. Они борются за иное, лучшее будущее, и их борьба служит залогом того, что «Утопия 14» так и останется в мире утопий, точнее — антиутопий.
Выше мы говорили, что в романе Воннегута очень мало неправдоподобного, что сила его фантастики — в реалистичности этой фантастики. Это не значит, конечно, что правдоподобным в «Утопии 14» нам представляется решительно все. Напротив, некоторые утверждения автора заведомо несостоятельны, фантастичны в самом плохом смысле этого слова и ничего, кроме протеста, не вызывают. Это относится к тенденциозной трактовке автором проблемы мировой войны и социальной революции.
Третья мировая война предстает в воспоминаниях героев романа как некое повторение (по способу военных действий) второй мировой войны. Несколько сложнее военная техника, несколько сильнее бомбо-огневая мощь армий — вот и все различия. Это, конечно, не «научная фикция», как именуют на Западе фантастику, а просто фикция. Общеизвестно-, что третья мировая война, если она разразится, неизбежно будет войной с самым широким применением ядерного, а возможно, также химического и бактериологического оружия. Это будет величайшая катастрофа, грозящая человечеству самыми ужасными последствиями, на которые не раз обращали внимание крупнейшие ученые мира. И во всяком случае, Соединенным Штатам Америки не избежать мощных ответных ударов.
