-- Что, что такое? - забеспокоился Корсаков, видя, как лицо князя покрывается смертельной бледностью.
-- Вот мать честная, - Головков слетел с коня, - подскочил к коляске, никак, отходит князь.
Секретарь остановил его и присел рядом с Николаем Михайловичем, приготовив блокнот и карандаш.
-- Тише, господа. С его сиятельством это случается, - склонившись к старику, он попытался разобрать едва слышный шепот.
-- ...милостью Государя-императора, ...помятуя о доблести, проявленной... полковника лейб-гвардии..., ...смертную казнь и приговорить к гражданской казни с лишением дворянства, чинов и наград, прав собственности... разжалованию в рядовые... прохождением в Сибирском корпусе...
-- Что он говорит? - Корсаков свесился с коня, оперевшись о дверцу коляски.
-- Тихо, - зашипел Сильвестр, однако князь уже замолчал, тяжело дыша.
Секретарь достал из дорожного кофра флягу с водой, вылил на ладонь и брызнул князю в лицо. Козловский вздрогнул, лицо его постепенно обретало нормальный цвет, унялась дрожь губ, веки затрепетали и он, медленно открыв глаза, огляделся. Сильвестр поднес к его губам флягу, князь сделал несколько глотков воды.
-- Все ... записал? - с трудом спросил он.
-- Все, ваше сиятельство, - подтвердил секретарь.
-- Хорошо. Давайте-ка, братцы, передохнем немного, - попросил он, посмотрев на Корсакова и Головко.
Корнет и Сильвестр помогли ему выйти из коляски, отвели на несколько шагов от дороги.
От земли поднимался туман, ночь уходила на запад, воздух посвежел и был неподвижен. Князь отстранил руку Корсакова и присел прямо в мокрую от росы траву.
Казаки, спешившись, доставали из седельных сумок нехитрую снедь: хлеб, вяленое мясо.
-- Ты, дружок, неси сюда, что там у нас покушать, - обратился к секретарю Николай Михайлович, - а вы, господа, присоединяйтесь. Буду сердечно рад, коли не побрезгаете. И казачков зовите.
Сильвестр сноровисто расстелил на траве скатерть, с натугой вытащил из коляски кофр и принялся выгружать из него припасы. Головко только крякал, глядя на такое богатство: первым делом на скатерти возник хрустальный графин в окружении серебряных стопок, рядом, в фарфоровых тарелочках устроились нарезанная до прозрачности копченая осетрина, балык из стерляди, копченый окорок и нежнейшая буженина. В фаянсовых плошках расположились маринованные маслята, паштет из гусиной печени, паюсная икра. На широкое блюдо Сильвестр разложил крупно порезанные помидоры и огурцы, пучки зеленого лука, на отдельной салфетке поместился порезанный каравай. Завершив картину полуведерным кувшином кваса, секретарь отступил, залюбовавшись собственной работой.
-- Прошу к столу, господа, - пригласил князь.
Сильвестр разлил водку, офицеры и князь чокнулись за победу русского оружия, казаки молча махнули по стопке, под ободряющие советы Козловского набрали со скатерти закуски и отошли в сторону.
Когда утолили первый голод, князь предложил выпить за погибель супостата, придет ли она от православных воинов, или от негостеприимства российского Отечества. Головко хитро взглянул на него.
-- Вы, ваше сиятельство, будто все наперед знаете.
-- Эх, господин хорунжий, - князь не спеша выпил водку, - долгие лета многие знания, многие знания - многие беды. Судьбы наши предрешены так же, как и судьба этой военной компании. Слышали такие слова: все, что с нами случится, уже записано на листах наших судеб и ветер времени, играя, переворачивает страницы.
-- Красиво, - одобрил Головко, - это, ежели по нашему сказать: человек предполагает, а бог располагает.
-- Верно.
-- Вы и свою судьбу знаете, ваше сиятельство? - спросил слегка захмелевший корнет.
-- Давайте, господа, без титулов. Зовут меня Николаем Михайловичем, прошу так и обращаться. Да, Алексей Васильевич, к сожалению, я знаю свою судьбу. Ждет меня смерть от камня, - спокойно сказал князь, - а вот Сильвестр, - он указал на секретаря, - хоть и не военный человек, как вы, и жутко боится всяческого оружия, погибнет от летящего металла. Как - не знаю, но от летящего металла.
-- Ваше сиятельство, - жалобным голосом сказал секретарь, - вы же обещали не напоминать.
-- Ну, прости ради Бога, дружок.
Корсаков рассмеялся, откинулся на спину, разбросал руки, глядя в высокое голубое небо.
-- И когда же сбудется ваше предсказание, Николай Михайлович? Нет, не говорите! Даже думать о смерти в такой день не хочется.
Козловский грустно усмехнулся и промолчал.
Попетляв среди сжатых полей и начинающих желтеть березовых рощ, дорога нырнула в сосновый бор. Солнце накалило золотые стволы, пахло смолой и хвоей. Копыта коней мягко ступали в мелкой дорожной пыли.
Князь вынул из кармашка брегет, щелкнул крышкой. Затейливая мелодия вывела хорунжего из сонного состояния. Он восхищенно цокнул зыком.
-- Вот ведь какая штука мудреная. И который же час, позвольте спросить?
-- Почти три по полудни, - ответил Козловский, - часам к шести будем на месте, господа.
По деревянному мосту перебрались обмелевшую речушку. Дальше дорога раздваивалась. Казак, которому в Москве хорунжий презентовал соломенную шляпку, спешившись, рассматривал следы на перекрестке. Головко дал знак Сильвестру придержать коней, тот натянул вожжи, коляска остановилась.
-- Что там, Семен? - спросил хорунжий.
-- Разъезд, кажись, - казак, присев на корточки, растер в ладони горсть дорожной пыли, - чуток нас опередили.
-- Ну так что?
-- А вот, глянь, Георгий Иванович. Подковы не наши и гвозди вишь как лежат.
-- Думаешь, француз?
-- Да кто ж его знает. Вроде бы и далеко от француза оторвались, а там, как Бог положит.
Головко вернулся к коляске. Князь, достав табакерку, отправил в левую ноздрю понюшку табаку, подышал часто, утер слезинку и посмотрел на него.
-- Не желаете, Георгий Иванович?
-- Благодарствуйте, не приучен.
-- Вот и господин Корсаков отказывается, - сокрушенно сказал Козловский, - эх молодежь. А зачем остановка, позвольте спросить?
-- Похоже, впереди французский разъезд.
-- Много их? - спросил Корсаков.
-- Не больше десятка, господин корнет. Свернули направо не далее, как час назад, - ответил Головко.
-- Куда ведет эта дорога, Николай Михайлович?
-- Дорога? - переспросил, нахмурившись, Козловский, - это на Павлов посад, а нам левее, на Караваево. Там, на слиянии Клязьмы и Шерны деревенька моя, имение, еще дедом обустроенное. А вы, корнет, похоже, желаете француза догнать?
-- Вы правы князь, - Корсаков пустил подбородный ремешок, снял и приторочил к седлу ментик, - не годится врага в тылу оставлять. Хорунжий, собери казачков своих, проверьте оружие, - он вынул из седельных кобур пистолеты, проверил шомполом заряд, - а вы езжайте потихоньку, князь. Уверен, мы скоро вас нагоним.
