Приближалось время, когда под влиянием какой-то таинственной силы природы, едва забрезжит день и взойдет Луна, все жители такого же роста, как и наши земляне, немедленно засыпают столь глубоким сном, что никак невозможно их добудиться. То же произошло и со мной. Длится это явление в течение четырнадцати или пятнадцати дней, вернее, последнюю четверть Луны... Проснувшись, я продолжил свои дела.
Я принялся ревностно изучать лунный язык. Вы не можете себе представить, как он труден. Прежде всего он не похож ни на какой другой и состоит не из слов и букв, а из странных звуков, которые не могут быть переданы буквами, У лунян совсем мало слов, но выражают они самые различные понятия, и отличить их можно лишь по тону, так как слова здесь не произносят, а как бы поют...
Шел уже восьмой месяц моего пребывания на Луне, когда великий Ирдонозур прислал за мной. Я преподнес ему в подарок оставшиеся у меня драгоценности, которые он охотно принял, предложив мне взамен камни, которые оказались дороже целой горы золота и вообще, можно сказать, были неоценимыми. Эти камни землянам незнакомы, на Луне их называют полеастус, макрубус, эболюс. Первый, величиной с орех, обладает невероятными достоинствами: будучи нагретым, он сохраняет тепло (причем совершенно незаметно) до той поры, пока его не польют особой жидкостью. Жар этого камня настолько силен, что от него накаляется любой металл; если его положить в камин, тот тотчас нагревается и отдает столько тепла, как если бы развели большой костер.
Макрубус, имеющий цвет топаза, ценнее других. Хотя он размером не больше боба, но яркость его такова, что если внести его ночью в большой храм, там разольется свет, как от сотни ламп. Но, смею сказать, третий камень, эболюс, превзошел качествами все другие. Если приложить его к голому телу, он снимает все заботы и делает тело невесомым. Но если повернуть его другой стороной, он усиливает силу земного притяжения и придает телу вес вдвое больше прежнего...
Все здесь имеется в изобилии, особенно злаки и плоды всех сортов, все растет само по себе, так что лунным жителям не приходится прилагать никакого труда для сбора урожая. Следует сказать, что народ лунного мира отличается исключительной чистотой и нравственностью. Здесь не знают, что такое убийство, да и как оно было бы возможно, когда любая, самая смертельная рана на Луне быстро заживает. Луняне уверяют (и я склонен им верить), что даже голова, отрезанная у человека, может прирасти обратно к телу, если в течение трех лун прикладывать ее к телу, смазывая соком особой травы.
И стар и млад ненавидят порок так же, как уважают добродетель. Они ведут такую жизнь, что ничто не может нарушить ее покой. Если же они замечают у ребенка склонность к пороку, то отправляют его неведомым мне способом на Землю, обменивая на другого...
Но если, движимые любопытством, вы зададите мне другие вопросы, например, о полиции, то я скажу: какая нужда в наказании, если здесь никогда не совершаются преступления; нет надобности и в законах, ведь лунные люди никогда не ведут процессов, не затевают ссор!
Климат здесь настолько умеренный, без дождей и гроз, что нет никаких болезней и царит вечная весна. Когда же жизнь приходит к концу, лунные жители умирают без страданий, так, как гаснет свеча...
И все же, как ни прекрасна жизнь на Луне, неоднократно обращался я к Пилонасу с просьбой отпустить меня, но он отговаривал меня от этого намерения, указывая на чрезвычайную опасность путешествия. Но как ни были сильны его возражения, воспоминание о моей жене и детях затмевало все...
Больше откладывать мое возвращение на Землю было невозможно. Я понимал, что если теперь не двинусь в путь, то останусь здесь навсегда. Я опасался, что мои птицы могут разучиться летать, могут погибнуть, как погибли за это время три из них - и тогда надежда на возвращение будет потеряна.
Наконец, Пилонас внял моим мольбам и согласился отпустить меня. Меж тем мои птицы, завидя меня, вытягивали шеи и разевали клювы, как бы давая понять, как им не терпится пуститься в полет.
29 марта 1602 года, в четверг, тремя днями после пробуждения, я проверил летательную машину и, крепко-накрепко привязавшись и захватив, помимо подаренных мне Ирдонозуром камней (достоинства которых были еще недостаточно известны мне), побольше провизии, готов был покинуть Луну.
Простившись с Пилонасом в присутствии огромной толпы, собравшейся поглядеть на мой отлет, и целиком положившись на птиц, я предоставил им полную свободу. Рванувшись разом, мои лебеди взмыли вверх и в мгновение ока скрылись с глаз лунян, унося меня вместе с летательным аппаратом.
За время полета я, как и в первый раз, не испытывал ни голода, ни жажды. Трудно себе представить, с каким нетерпением стремились мои птицы вернуться на Землю, чтобы не пропустить период, когда земное притяжение значительно сильнее лунного.
Первые восемь дней птицы неслись вперед безостановочно. Но на девятый, войдя в облака, я почувствовал, что еще немного - и мы неминуемо грохнемся оземь.
Я был вне себя от страха, с минуты на минуту ожидая, что птицы, обессилев и уменьшившись в числе, ринутся вниз, увлекая меня за собой.
Поразмыслив, я решил, что сейчас или никогда настало время воспользоваться моим эболюсом, одним из камней, подаренных мне. Я приложил его к обнаженному телу и сразу почувствовал, что птицы, как бы освободившись от большой тяжести, понеслись вперед со скоростью несравненно больше прежней и мчались вперед, пока не опустились на высокую гору. Так после девяти дней полета я снова очутился на Земле.
Перевод В. РОВИНСКОЙ.
ФРЭНСИС ГОДВИН И ЕГО КНИГА
Идея полета на Луну разгоралась и гасла в книгах целого тысячелетия - от сочинения Лукиана Самосатского, озаглавленного "Истинное повествование, Путешествие на Луну, Солнце..." (II век), до веселого романа Сирано де Бержерака, где герой летает в межпланетном пространстве, обвязавшись склянками с росой, поднимающейся к Солнцу; в магнитных кораблях, подбрасывая вверх железный шар, увлекающий магнит; в хрустальном корабле, который толкает "сила сгустившегося света", и, наконец, - вероятно, верх нелепости, с точки зрения самого Сирано! - в колеснице, начиненной ракетами и приводимой в движение силой фейерверка. В свете этих роскошных фантазий технические предвидения романов Жюля Верна и Герберта Уэллса выглядят скромно.
Менее известна книга предшественника Сирано англичанина Ф. Годвина "Человек на Луне или Необыкновенное путешествие, совершенное Доминином Гонсалесом, испанским искателем приключений, или Воздушный посол". Техническое вооружение воздушного посла не столь внушительно, - он летал на Луну в машине с лебединой упряжкой.
