- Нет,- сказал ассистент и жестко посмотрел в глаза Режиссеру.Никакой ошибки. Перед спектаклем я все проверил. У него стояла программа "Ф".
- Так... я давно подозревал, что они опасны. Вы не представляете, с кем приходится работать. Уже давно жду - кто-нибудь из них "случайно" в меня выстрелит. У меня предчувствие. Вот, посмотрите, хожу в бронежилете. Но чтобы они так нагло, в открытую начали нарушать сценарий... Всех спишу, всех! Закажу новых, с тройным контролем, с реле самоуничтожения.
Со стороны площади шел робот. Это был робот-партизан, по прихоти судьбы переживший своих товарищей. Он сильно обгорел, ничего не видел.
Он был слеп. И - надо же такому случиться - налетел на Режиссера.
Удар получился в спину, не очень сильный, но Режиссер пронзительно (ну как свинья под ножом) завизжал и в мгновение ока очутился за спиной ассистента. А партизан, даже ничего не почувствовав, продолжал идти. Он старательно зажимал руками пустые глазницы.
- Ах ты, бандит! Видели, что творят!
- Бандит... Вы назвали его так же, как фашисты.
Ничего не ответив, Режиссер в два прыжка догнал робота, грубо вывернул ему руку, и затем с видимым наслаждением вырвал у него из груди энергетическую трубку.
- Так-то вот!
- Когда-нибудь они до вас доберутся,- сказал ассистент, и кулаки его непроизвольно сжались.
- Вы так считаете? - Глаза Режиссера вдруг стали бешеными, такими же, как третий, сверлящий душу глаз на берете.- А за себя не боитесь? Ведь вы выполняете мои приказания. Допустим, я бы поручил отобрать у этого людоеда,он пнул ногой тело Рыжего,- девчонку. Вас бы он пощадил? Кстати, посмотрите, пожалуйста, не раздавил ли он ее. Мне она еще пригодится. Хочу поставить спектакль про офицерский публичный дом. Ну, чего вы ждете?!
- Нет,- прошептал молодой человек.- Нет.
- Хорошо, справлюсь сам,- внезапно успокоился и деликатно улыбнулся Режиссер. Он опустился на- колени, ухватил Рыжего за плечо и с неожиданной даже для такого, как он, крепыша силой рванул на себя.
И снова девушка увидела небо. Она лежала на спине, не в силах пошевельнуться, но живая. Рыжий надежно укрыл ее собой от пуль, от огня.
- Проверим, что у нашей красавицы с сердечком...
Спектакль начинался снова. На этот раз - для одного зрителя.
Режиссер (случайно или нет?) в точности повторил движение рукой, которое погубило переводчика.
- Не смейте!
Режиссер ухмыльнулся откровенно нагло. Нет, его движение было далеко не случайно!
- Не забывайтесь, молодой человек, на игровом поле я командую.
и тут ассистент впервые в жизни ударил человека. Они были с Режиссером примерно одного роста, но владелец берета намного шире в плечах, раза в полтора тяжелее. Ассистент против него казался щуплым мальчишкой.
Удар пришелся в скулу, скользящий. Не удар - всего-то шлепок.
Ассистент напрягся, приготовился выдержать ответный удар и в свою очередь суметь на него ответить.
Но оказалось... Режиссер не умел давать сдачи. Его лицо вытянулось вот-вот заплачет: Он провел рукой по щеке, и, узрев на ладони капельку крови, сказал по-детски плаксивым голосом: - Что вы наделали? Мне же больно.
- А я хочу, чтобы вам стало еще больнее. Вы - садист. Вы - садист и фашист.
Режиссер попятился. Он прочитал в глазах ассистента такое, что заставило его забыть о царапине. Перед ним стоял не робот, а человек.
В него не была заложена программа-ограничитель. Этот человек мог, мог и хотел ударить Режиссера во второй раз. Он мог его убить!
Режиссер испугался так сильно, как лишь однажды в детстве, когда был совсем маленьким. В ту пору у него был котенок - рыжий пушистый проказник. Его подарила будущему Режиссеру мама, чтобы ребенок, пока она находилась на работе, не скучал.
И правда, наблюдать за котенком было очень весело. Ни минуты звереныш не мог усидеть на месте. Но однажды, когда усатый баламут чуть было не разбил мамину любимую китайскую вазу (сорвавшись и шлепнувшись в нее с голографического гобелена), мальчик вдруг осознал, сколь опасна живая игрушка. За все, что натворит котенок, отвечать придется его хозяину. Укоров, наставлений, нравоучений не оберешься, а то и шлепнут по мягкому месту.
Уходя на прогулку, будущий Режиссер "поставил котенка в угол" - засунул в щелку за печь. Когда же вернулся, по всей квартире разносился запах паленой шерсги. Автоматическая плита, принявшись готовить ужин, разогрелась и сильно обожгла котенка.
Получив обезболивающее, несчастное животное затихло, а потом, набравшись сил, лизнуло мальчику палец. Обработать рану было нетрудно.
Ожоговая мазь застывала на боку зверька плотной коркой. Через часдругой отвалится. На месте раны останется только широкий уродливый шрам.
И тут мальчик подумал, что сделает с ним мама, когда вернется с работы и увидит изувеченного котенка. Она своего ребенка... шлепнет.
Нет, выпорет ремнем! В тот раз, когда он вымазал грязью, посадил в лужу соседскую девочку, не пожелавшую расстаться с бестолковыми механическими человечками, обитавшими в коробке-общежитии, мать не выполнила угрозу лишь потому, что с ним и без того приключилась истерика. При виде ремня семейная реликвия принадлежала, кажется, еще прадедушке - виновник затрясся, начал кричать, и вопли его были такими пронзительными, словно с него живьем сдирали кожу. И тогда орудие возмездия, так и не пущенное в ход, повесили на стене в детской в качестве предостережения.
Мальчик смотрел на покалеченного котенка, но перед глазами вставал ремень - толстый, кожаный, с массивной металлической пряжкой, на которой была оттиснута пятиконечная звезда. Ремень внушал ему ужас.
Будущий Режиссер абсолютно не терпел, не выносил собственной боли.
Сама мысль о том, что его могут отшлепать, была для него нестерпима.
Ведь это, наверно, очень, очень-очень-очень больно...
Вернувшись с работы, мама застала сына в слезах.
- Котенок, мой котенок! - всхлипывал он.
- Что с котенком?
- Он про-о-пал!
Долго мама искала пропажу, но так и не узнала, куда исчез веселый рыжий баламут. Весь вечер она утешала ребенка, успокаивала как могла и даже предложила принести другого котенка. (Сын отказался наотрез.) Жаль, не заглянула она в плазменную духовку под печью. Все, что осталось от Рыжикагорстка пепла...
Ночь будущий Режиссер провел плохо, кричал, просыпался, но всякий раз видел склонившуюся над ним маму. Он хватался, как утопающий, за ее руку, и мама вытаскивала его из кошмара. Ему становилось спокойно и хорошо. Однако наутро, переболев, он стал другим. Теперь он знал: чтобы избежать наказания за проступок, нужно совершить проступок намного худший предыдущего. Боль, хотя бы малую, которую должны причинить тебе, можно с выгодой обменять на пускай очень сильную, но у другого живого существа. Для человека, который страшится собственной боли пуще всего на свете, это прекрасный выход из положения.
