Настя, как и обещала, ждала меня на улице. Она промокла до нитки, но, несмотря на мои уговоры, не захотела возвращаться в дом, тем более, что ждать больше некого: Рома, как я и предвидел уже увезли. Мне ничего другого не оставалось, как посадить ее в машину рядом с собой. Теперь мы неторопливо двигались по ночной Москве, и Настя рассказывала мне, как все произошло:
- Он сильно уставал в последнее время. А тут еще с родителями поссорился. Они все никак не могут простить, что он не работает на "нормальной" работе. И еще - что мы с ним не расписаны; "в грехе" живем. И я тут еще... Полгода назад врач сказал, что мне нужно серьезно лечиться, иначе - о ребенке даже и мечтать не стоит. И вот я бегала с процедуры на процедуру, и мы почти не виделись с ним: днем - я в больнице, вечером - он на концерте. Или вообще - гастроли. А когда мы все-таки встречались, я стала замечать, что он как будто не в себе. Потом мне Клен позвонил и сказал, что Ром ширяется. Я не поверила сначала. Но стала приглядываться и убедилась, что так оно и есть. А завести с ним разговор на эту тему... Все не знала, с чего начать.
Но сегодня он был какой-то особенный: еле на ногах стоял, а шутил, дурачился, как раньше. И все напевал: "Прекрасная ты, достаточный я, наверное мы - плохая семья...", знаешь?..
- Из "Радио Африки", - кивнул я. - "...Сейчас мы будем пить чай..."
- И мы пили чай. Он очень много говорил о тебе. Кстати, спасибо за то, что так назвал дочку.
Мне было неловко слышать это в такую минуту, и я промолчал, а она продолжила описания подробностей нынешнего вечера.
Они пили чай, и Роман много смеялся и говорил, что вот и Настя подлечится только и тоже родит дочку; и он придумывал для нее разные имена - от Аграфены до Брунгильды... А потом в нем как будто что-то сломалось, словно завод кончился. Он поскучнел, говорить стал с неохотой. И вдруг заявил, что ему нужно побриться.
Настя слегка обиделась на его перемену и заметила, что никогда у него раньше не было такой идиотской привычки - бриться перед сном. А он в ответ наорал на нее, мол, не ее это дело, и с какой стати она за ним шпионит, и что она вечно лезет не в свои дела... И заперся в ванной. Его раздражение было настолько несоизмеримо с ее замечанием, что она сразу заподозрила неладное и решила посмотреть, чем он там, в ванной, занимается.
В стене между ванной и туалетом, под потолком, есть маленькое окошечко (непонятно, кстати, зачем). Благо, потолки в "хрущевках" невысокие, и Настя прекрасно все видела, встав ногами на унитаз.
Сначала Роман включил душ, словно боялся, что она что-нибудь услышит. Только шумного он там ничего не делал, а просто достал с парфюмерного шкафчика коробку (глядя сверху, Настя сразу заметила ее, а раньше никогда не видела), вынул оттуда шприц и, зарядив в него две ампулы, кольнулся. Потом положил коробку на крышку стиральной машины и, прислонившись спиной и затылком к стене, сполз на корточки.
...Она перевела дыхание и спросила:
- А куда мы едем?
- Ко мне.
- Нет, давай обратно. Я домой хочу.
Я не стал спорить и изменил маршрут. Она попросила: "Дай сигарету". Я протянул пачку "Стюардессы", она прикурила от "затычки" и, пару раз затянувшись, стала рассказывать дальше:
- Минут десять, может больше, я тогда потеряла счет времени, он сидел неподвижно. Потом вдруг поднялся и встал ко мне спиной. Я думала, все кончилось, но он что-то там поколдовал (мне со спины не видно было, но я поняла, что он опять колется) и сел в ту же позу. Мне стало страшно и жалко его, и я даже перестала бояться, что он обозлится, если узнает, что я подглядываю, и я стала барабанить в окошко. Но он никак не реагировал, и я перестала.
...И вот, когда она перестала стучать, Роман резко поднялся и принялся творить что-то уже совсем жуткое. Это было похоже на утреннюю гимнастику. Он приседал, разводил и сводил руки, поднимал колени к поясу. Потом поднес кисти рук к глазам и по очереди согнул и разогнул пальцы. При этом Насте было видно, что челюсть у него отвисла и изо рта течет слюна. Это было противоестественно, гадко... Потом он наклонился к дверной задвижке и немного повозился с ней. Настя спрыгнула на пол и тут услышала за стенкой грохот. Она кинулась в ванную, распахнула дверь и увидела его. Он лежал рядом с опрокинутым шкафом.
Она затянулась в последний раз и выкинула бычок в мокрую мглу. Мы уже стояли перед ее домом.
- Я сразу поняла, что он мертв, но все-таки попыталась прощупать пульс; его, конечно, не было. На стиральной машине лежала коробочка с ампулами. Вскрытых - три. Это много?
- Черт его знает. Это, наверное, зависит от концентрации.
- Знаешь, а мне совсем не было страшно. Я вернулась в спальню и вызвала "скорую". Потом позвонила тебе. И тут только доходить стало. Ну, вот. Дальше ты знаешь.
Я поднялся с ней на седьмой этаж. Вообще-то нельзя сейчас бросать ее. Но мы - не совсем чужие люди, и мне очень не хотелось самому предлагать остаться. Все же я сделал бы это, но мне повезло; она опередила меня:
- Ну что ты, Крот, мнешься. Или не въезжаешь, что одна я в этой квартире с ума сойду?
И мне стало не то чтобы стыдно, но, вообще, как-то стремно слегка: тут, мать, такое... Ром умер. А я робею, как гимназистка.
Ну и, короче, она постелила мне, разобрав кресло, а себе - на кровати. Квартирка-то - однокомнатная. И только мы легли - зазвонил телефон. Ко мне он был ближе, и Настя сказала: "Возьми". Я трубку снял: "Алло?" А оттуда - женский возмущенный голос: "Что за идиотские шутки?! Вызываете "скорую помощь", а когда она приезжает - никого нет дома. Как не стыдно? Людей отрываете..." Я ее перебил: "Как это, никого нет? Были тут все. Какие там шутки. Человек умер. Его ваша "скорая" и увезла". "Ничего не понимаю, - говорит голос. - Тогда ладно. Извините. Разберемся". И трубку положили.
- Странно, - сказала Настя (она все расслышала). А я глаза закрыл и успел только заметить про себя, что совсем как-то отвлеченно о Роме думаю, словно он не лучший мой друг, и не о нем я в последнее время пишу во всех известных мне жанрах, а после - распихиваю написанное во все известные мне газеты и журналы... Только это и успел подумать. И заснул. И спал, как бревно, пока не проснулся, уже под утро, от Настиного плача.
И я перелез к ней. Стал успокаивать ее, как умею. Только не было между нами ничего. Просто быть не могло. Да, лежали мы голенькие, и она была очень красивая, хоть и несчастная, и я, в общем-то, ничего еще пока. И наши тела еще помнили друг друга. К тому же оба мы (я, во всяком случае, уж точно) не верили в то, что дух Рома витает над нами и следит, как и что. "У греховности и святости - равная цена..." (это я себя цитирую). То есть, бывают, по-моему, такие ситуации, когда все запреты снимаются. И, я думаю, меня бы не мучила совесть, если бы все это между нами и произошло. Мы-то - живые. Да только как-то нам это в голову не пришло. Ей богу. Нет, мелькнуло, но я сразу просек, что ей только хуже будет.
