Человек, как известно, существо одновременно и рациональное, и иррациональное. Ему всегда хочется не только достижимого, но и заведомо недостижимого — на то он и человек, которому, по давным-давно высказанному определению, ничто человеческое не чуждо. В частности, ему, например, страстно хочется достичь бессмертия. Или достоверно, до мельчайших деталей знать будущее — и свое лично, и всего человечества в целом, и даже всего мироздания в совокупности. Не важно, что лучшие умы человечества давно поняли: личное бессмертие даже если бы оно оказалось возможным — неизбежно должно быть оплачено страшной ценой обесчеловечения человека (и человеческого общества тоже), превращения человека в «нечеловека», в нечто такое, чему, подумавши хорошенько, не позавидуешь. Что достоверное знание будущего в деталях — даже если бы оно оказалось возможным — разом лишило бы человека смысла его жизни и в конце концов сделало бы «нечеловеком». Можно ли говорить о бессмертии, когда мы даже своими семью десятками лет средней продолжительности жизни не умеем распорядиться как следует, то и дело убивая время (целые годы в общей сложности!) самым безжалостным и постыдным образом. А в том, что касается детального знания будущего, оно горько наказывает пророков всех времен и народов тем, что им, как правило, никто не верит даже в тех редких случаях, когда им удается более или менее точно предвосхитить, предугадать какое-то событие в будущем. Помните грустные строки поэта?
Если люди бы поверили Кассандре,
Троя, может быть, стояла и поныне…
Подлинно научная социальная прогностика отказывается от заведомо тщетных попыток предсказания будущих явлений. Ей известно, что судьба этих явлений во многом зависит от нас с вами, от наших действий, наших решений (в том числе принятых с учетом прогнозов). Поэтому она сосредоточивает внимание исследователей на повышении уровня объективности и, следовательно, эффективности принимаемых решений. Это делается путем изучения условно продолженных в будущее наблюдаемых тенденций развития, позволяющих точнее выявить перспективные проблемы, подлежащие решению (например, 50 миллиардов людей на Земле — это не предсказание, а проблема, которую необходимо решать сегодня, сейчас). И это делается путем изучения различных возможностей решения таких проблем, чтобы в конечном счете достичь какого-то наилучшего, оптимального состояния. А затем на базе подобных прогнозов вырабатываются рекомендации для планирования, проектирования, программирования, вообще для управления социальными процессами.
Бен Бова не задается целью рассказать о тех драмах, комедиях и трагедиях, которые постоянно приключаются при претворении только что описанной теории в практику. Он просто-напросто ставит своего героя в положение новоявленной Кассандры. И вот…
Но о том, что из этого получилось, лучше узнать у самого автора.
Д-р ист. наук И.Бестужев-Лада.
Тому президенту, кто примет решения «не потому, что они простые, а потому, что они трудные», кто поставит перед наукой и правительством сложнейшую задачу, «потому что эту задачу необходимо решить, потому что ее решение невозможно откладывать и потому что мы намерены эту задачу одолеть».
Утром того дня, когда я впервые увидел Тэда Маррета, я был на острове Оаху. В феврале я окончил колледж, отец предоставил мне стол и пост в своем «Торнтон пасифик энтерпрайзис корп.», но пляж пришелся мне куда больше по душе.
Отец следил за тем, чтобы все мы — я и трое братьев вставали рано. Но в то утро братья отправились по делам, а я сбежал покататься на волнах прибоя.
Был отличный прилив, шумели волны, а небо сияло почти безоблачной синевой…
В этот ранний час на берегу не было никого, но чуть позднее появятся мои приятели. Я скользил на больших волнах уже с полчаса, когда одна из них накрыла меня, сбросила с доски, и я стал захлебываться, с трудом выгребая из-под многотонной, пенящейся водяной громады. Слава богу, мне удалось выбраться и даже вытащить на песок свою доску. Я растянулся под ласковым солнцем и стал любоваться великолепными пенными громадами.
Вскоре это зрелище мне надоело, я включил портативный телевизор, который принес с собой. Шел боевик, я его уже видел прежде, но можно было и еще разок посмотреть.
Но тут в кармане моего халата зажужжал зуммер — ясно, кто меня вызывал. И конечно, когда я вытащил видеофон и включил его, с крошечного экрана на меня, подобно грозовым тучам над подветренным склоном гор нашего острова, воззрился отец.
— Если не трудно, оторвись, пожалуйста, от пляжа, ты нужен мне в офисе.
— Я тебе нужен?
Мое удивление вызвало у него подобие улыбки.
— Представь себе, нужен. Твои братья не справляются со всеми нашими делами. Езжай-ка сюда и немедленно.
— Может, дело подождет до ленча? Сейчас придут друзья, и…
— Нет, — сказал отец. — Сейчас, если не возражаешь.
Ну, если уж отец заговорил таким тоном и с таким выражением лица, лучше не спорить. Я оставил приятелям телевизор и доску и поплелся домой. Быстро принял душ, переоделся и вызвал машину. Через пять минут я уже мчался по дороге к основной магистрали. Поставил машину на автоматическое управление — не потому, что движение на дороге было плотное, просто хотел досмотреть вестерн. Но я опоздал: вестерн кончился, передавали новости. «Над тихоокеанскими подводными шахтами „Торнтона“ вновь разразился шторм, — оживленно комментировал диктор, — два человека пропали без вести». «Только два — из шестисот инженеров и техников», — добавил он.
Теперь понятно, почему хмурился отец.
Но при чем здесь я?
Еще несколько минут езды по автостраде, и машина остановилась у здания «Торнтон пасифик».
Когда я вошел в просторный, покрытый ворсистым ковром отцовский кабинет, отец стоял у широкого, во всю стену, окна и угрюмо смотрел на сверкающий океан. Он обернулся, и, как всегда при взгляде на меня на его лице появилось страдальческое выражение.
— Мог бы по крайней мере надеть на себя что-нибудь поприличнее.
— Но ведь и ты в шортах, — возразил я.
— Это костюм делового человека, а в твоем — только в цветущих садах фланировать.
— Я надел первый попавшийся: ты же меня торопил.
— Тебе полагалось быть здесь, на своем рабочем месте, а не на пляже.
Пришлось состроить постную мину.
— Джереми, это же твое дело, такое же, как мое и твоих братьев. Почему ты не интересуешься им? Твои братья…
