— Выключите, — на всякий случай поддержал он Тарасевича, — не надо меня страховать.
— Есть, — коротко подчинился Камай. А Балачан словно действительно почувствовал, как вдруг пропали невидимые лучи-паутинки. Аж в голове зазвенело от мнимой пустоты.
— Не задерживайся, однако, — напоследок посоветовал Камай, — скоро рассвет.
Балачан взглянул на часы. Действительно, уже прошло немало времени, скоро пора возвращаться, а он все еще не придумал, как ему действовать, что искать в этих ущельях. Все вокруг было хожено-перехожено. Но и стоять на месте нельзя было, и он погасил фонарик. Пошел в другой конец долины, решив, что больше не будет входить в ущелья. Он миновал одно, второе, а перед третьим остановился, удивляясь, что это вдруг ему так неймется свалиться в это третье ущелье. И неожиданно для себя все-таки повернул.
Планета-соседка переместилась на небосклоне и теперь висела уже над головой. В ущелье чуть посветлело, его стены холодно поблескивали, как покрытые серебристым инеем.
Дала о себе знать усталость. Балачан отыскал небольшой каменный выступ и присел. Вокруг свирепствовал мороз, а ему было тепло, уютно. Будто находился он не в горах, а в салоне звездолета. Того самого, на котором летел сюда. Новейшего галактического лайнера. Это чудо современной техники. Даже забываешь, что ты в пространстве. Иногда кажется, что небольшой земной городок накрыли колпаком, подрубили снизу и сдвинули с места. Именно такими представляются коридоры-улицы звездолета, великолепный сквер на центральной площади, что рядом с командирской рубкой, бассейн-озеро с проточной водой. И тут Балачан поймал себя, что видит перед собой совсем не звездолет, хотя изображенная в голове картина очень похожа на настоящую, а тихий поселок на Балтийском побережье, где он провел целый месяц перед стартом с Земли. Видимо, воспоминание был так приятно, что Балачан чуть было не начал грезить. Но такой знакомый городок, вдруг изменил свой вид, приобрел какие-то фантастические черты. Словно в одну слились улицы и дома, вытянулись вверх, и были они не построены как обычно, а вырублены в каменной горе, нависшей над широким зеленоватым заливом. А чуть поодаль в залив впадала полноводная река. Картина был такой яркий, что аж загорелась в глазах. Балачан даже подумал, что он что-то подобное уже где-то видел, иначе откуда такая ясность, и тогда замотал головой, заморгал ресницами, отгоняя наваждение. И увидел узкое ущелье и косматый блестящий круг планеты-соседки над головой. Все стало на свои места.
— Надо же! — Засмеялся Балачан.
Товарищи, которые молча следили за эфиром, сразу откликнулись.
— Что ты? — Спросил Тарасевич.
— Задремал, наверно, — весело ответил Балачан, — прислонился и… Может, даже храпака дал, а, не слышали?
Посмеялись, и все. А когда назавтра Балачан снова собрался в долину, Тарасевич пошутил:
— На каменном диване мягче спится.
— Возьми подушку, — добавил Камай.
Балачан только улыбнулся. Насмешки товарищей имели основание — ему придется не спать еще одну ночь. Тренировка — тренировкой, а голова будет не очень ясной. Вместе с тем он не мог послать кого-то другого. Он начал вживаться в окружающее, и ему будет легче заметить любую перемену, если она случится. Одно только — не было у него ясности: вести одновременно наблюдения со станции или нет. Хотя Тарасевич так и не объяснил, почему он посоветовал Камаю выключить приборы, Балачан почему-то был уверен, что в этом совете есть определенный смысл. Поэтому сказал Тарасевичу:
— Побудь сегодня на базе.
— Мистика! — Возмутился Камай.
— Где призраки, там всегда чертовщина, — сохраняя серьезный вид, вставил Тарасевич и жарко, может, немного жарче, чем требовал момент, пообещал: — отосплюсь…
Он больше ничего не добавил. Балачану очень хотелось спросить, что он сейчас думает. Но не решился. Этот парень прежде сам убедится, а тогда уже скажет. Иначе слова из него не вытянешь, все в шутку обернет. А то и что-нибудь поядовитее влепит. Вот и приходится ждать, пока его мысль сама созреет.
— Я там буду, — коротко сказал Балачан товарищам на прощание, махнув рукой в сторону станции.
— Адрес старика, — не удержался Тарасевич, — долина Шорохов, ущелье Мечтаний.
— Не забудь записать в Атлас, — оставил за собой последнее слово Балачан. Но, добравшись до места, все-таки вспомнил выдумку Тарасевича. Метко сказано, может прижиться. Вот так, наверное, и появляются названия в географии и астрономии, а мы потом долго ищем в них какой-то особый смысл. А его чаще всего нет, название — дитя минуты, плод фантазии шутника.
В долине все было как вчера. За исключением одного — покоя Балачана. Раз за разом обходил он ущелье, присаживался на тот же каменный выступ, на котором давеча чуть не уснул, нетерпеливо вскакивал и шагал дальше. Он чего-то ждал, надеялся, что именно сегодня произойдет с ним что-нибудь необычное.
Рассвет застал его поблизости от гравилёта. Сначала над базой краешек черного неба налился теплом, просветлело. Затем в промежутке между горными вершинами блеснул серп Лаланда. Он поднимался на глазах, и вместе с ним день спускался с гор в долину.
Балачан рванул с места гравилёт, стремительно взмыв в высоту. Долина с ее тремя ущельями осталась далеко внизу. Он, словно прощаясь с ней, в последний раз глянул вниз, и вдруг у него тревожно дрогнуло сердце. Что-то до боли знакомое увиделось ему в этих очертаниях. И тогда пришло ощущение чего-то приятного, значительного, что вскоре произойдет с ним. На базу Балачан вернулся успокоенный, в хорошем настроении.
Товарищи уже находились в лаборатории. Камай колдовал над дешифратором электромагнитных сигналов. Тарасевич сел поодаль, натянув на лицо мину безразличия. Балачан только усмехнулся про себя: Тарасевич был в своем амплуа скептика.
— Кого ловишь? — Спросил Балачан у Камая.
— Твой опыт перенимает, видится ему второй Поллукс, — вместо Камая ответил Тарасевич.
— Ты тогда прочитал чужую передачу, — Камай уже привык к выпадам Тарасевича и не обратил на него внимания, — а что, если наши шорохи также чья-то передача? Разве этого не может быть?
— Думаешь? — Неуверенно проговорил Балачан, а самому вдруг с удивительной четкостью вспомнилась долина и ущелье. — Думаешь? — Повторил он и пошутил: — Мы не все умеем читать, — поймав напряженный взгляд Тарасевича, добавил: — Например, мысли. Что думает сейчас наш врач?
Тарасевич, который исполнял в их экспедиции обязанности доктора, насмешливо парировал:
— Ну, это еще древние умели. Я думаю, что вы на моих глазах сходите с ума. Просто, правда?
