Один? - он словно проснулся. Что значит один, Мария? В Софии,я там учился, у меня была жена, но она ушла. Любая женщина рано или поздно уходит, хотя большинство до конца остаются где-то рядом.
Почти минуту она собиралась с силами и только потом снова заговорила:
- Я думала о нем до самого вечера. Вот дура-то, правда? Решила ему написать, но испугалась белого листа, написанные слова становятся страшными. Дождалась темноты и, как воровка, пробралась к нему в дом.
Близилась полночь, когда учитель обычно смотрел на звезды. На мне была ночная рубашка и домашние туфли, я вся дрожала - от холода?
Ужасно скрипели ступеньки, старые деревянные ступеньки, стертые его ногами. Я боялась, как бы не проснулась хозяйка. Не знаю, зачем я шла, но дрожь меня била, наверное, не только из-за ночной прохлады.
Ясным, будто только что вытертым от пыли, было небо. В первый раз я изведала чувства, делавшие меня женщиной... Поцелуй Бориса не в счет. Я решила не стучать, а сразу от двери подойти к нему. Время ли всему виною или одиночество - не знаю. Страшновато я, должно быть, выглядела в темноте его мансарды в своей белой ночной рубашке. Летучих мышей и призраков я и сама боялась.
Безмолвно вошла, увидела его, склонившегося к окуляру телескопа.
Силуэт четко вырисовывался на фоне светлого квадрата чердачного оконца.
Я приблизилась и поцеловала его в лоб, и лоб этот оказался совершенно ледяным. Он отправился к своим звездам. Навсегда.
Время утекло сквозь его пальцы.
Уронив голову на костлявое колено, я заплакала. И сидела, и плакала, и прощалась; целовала тонкие пальцы, сухие жилы на шее, горькие от дыма губы. Время, дети мои, это непостижимая жестокость. Я осталась с ним почти до рассвета. Я опоздала? Или он поспешил? Ведь я-то шла к нему, как невеста... Не надо мне было об этом рассказывать. Разве тебе интересно? Тебе этого не понять.
Вдруг Мария резко встает и уходит, а мне хотелось еще и еще слушать ее голос, в котором были и журчание, и белизна,и ветер.
Разве может быть в голосе журчание и белизна? Я запутался в собственном воображении. Я видел воочию всё, о чем она рассказывала, превращал ее слова в живые картины со звуком и запахом; этих картин можно коснуться, при желании в них можно даже войти. Те-то утверждают, что внутреннее зрение вложено в меня изначально. Может быть, но значит, до сих пор оно дремало, а вот Мария его разбудила, заставила действовать - ведь то, о чем она рассказывала, было красиво...
Красота? До появления Марии - всего лишь мертвое слово, после нее неясное ощущение. Ян считает, что мне никогда не понять красоту, потому что я не человек. А я и не желаю быть человеком! Да я ничуть не менее...
Вот тут я всегда останавливаюсь: что "ничуть не менее"? У них нет даже слова, которое меня определило бы! Для совершенства в словаре есть одинединственный набор букв: Ч-Е-Л-О-В-ЕК. А тот, кто человеком не является?
Тот застрял куда ниже, утверждают они, на самых первых ступеньках. А если этот "тот" не там?
Так я сам запутываюсь в собственных мыслях: человеком я быть не хочу, потому что я не человек, а кем хочу быть, я и сам не знаю. Мне хватило бы и равенства с ними. И пусть они найдут слово, чтобы меня определить.
Только и всего, почему они этого не понимают?!
РАЙНХАРД МАКРЕДИ:
Не то на третий, не то на четвертый день я решил к нему зайти. И тогда впервые в открытую столкнулся с его характером.
Войдя, я уселся в кресло.
- Ну-с, вот мы и закончили, - сказал я.
- Во-первых, добрый день.
Он сразу же, с первых дней повел себя нервно и упрямо.
- Что за претензии! Время суток для тебя не имеет значения, биоритмами ты не связан.
- Зато ценю воспитание, - нагрубил мне он.
Очевидно, линию поведения по отношению к нам он уже выбрал. Почему он остановился именно на таком варианте я не знал, не понимаю этого и сейчас. Но попытку найти взаимопонимание все-таки предпринял; объяснил ему, что причин вести себя столь вызывающе у него нет, что я многое для него сделал. Тем не менее он по-прежнему был резок и груб, даже принялся меня оскорблять. Тогда я перешел в наступление:
- Вчера вечером я предложил не спешить с отчетом, который мы должны в ООН. Со мной все согласились.
- Мотивы? - спросил он.
- Мы решили пару месяцев выждать, надо проследить, как ты будешь развиваться. Ян и Владислав опасаются за устойчивость твоей психики.
Отступать он вовсе не собирался и резко переменил тему:
- Моя судьба мне небезразлична. А об этом вы молчите. Итак... после того, как отчет будет представлен. Вероятно, вам что-то от меня понадобится...
- У ООН свои планы. Руководствоваться мы намерены ими.
- Ответственность за мою судьбу несете только вы четверо, - заявил он. - Мне должно принадлежать определенное место в обществе, я требую равноправия...
Меня охватил гнев:
- Прекрати диктовать условия!
- Полегче, полегче. Ты, верно, путаешь меня с каким-нибудь особо точным вольтметром или уникальным транспортером! Я разумное и свободное существо! И потому настаиваю: прежде, чем отправить свой отчет, вы должны ознакомиться с документом о моем социальном и юридическом статусе. Разработаю его я сам.
Нахал.
- Уверяю тебя, - ответил я, - что Организация Объединенных Наций не станет терять на тебя время. Забот у нее и без того хватает.
- Вот именно. Зачем ей еще и новые, которые я мог бы ей доставить?
- Пугаешь?
- Предупреждаю.
Я спросил, что предусматривает Хартия о правах искусственных людей.
- Окончательного текста пока нет, - объяснил он.
- Не исключено, что мы еще внесем кое-какие поправки. Но начало звучит так: "Этот документ, утвержденный Организацией Объединенных Наций, провозглашает полное равноправие между искусственными и естественными разумными существами во всех аспектах: одинаковую подчиненность закону, вменяемость, свободную волю и право на саморазвитие. Документ ликвидирует все юридические, духовные и..."
- Этот текст не пройдет.
- Почему?
- Причин много, - сказал я. - Мир пока не знает о тебе и не известно, когда узнает. Это первое. И второе: ты единственный, так что о сообществе искусственных существ говорить рано.
- И что же, я навсегда останусь в одиночестве? - спросил он.
- По всей вероятности. Будь ты компактным, самостоятельным и подвижным биороботом, мы, возможно, произвели бы много экземпляров. Скажем, несколько серий - племен. Даже разрешили бы вам жить среди нас.
- Двое или трое могут принести больше пользы, чем один.
- Твои возможности нас полностью удовлетворяют, по крайней мере, пока. Что касается второго экземпляра...
-Я не экземпляр!
- Ладно, согласен. Так что же ты такое?
